И эти слова как будто вползли в мою голову и стали разъедать ее изнутри. Я только и слышала, что должна сильнее тужиться, чтобы у ребенка было время и возможность научиться дышать. И я сделала то, что мне говорили. Я вытужила эту девочку… и услышала ее тоненький писк. Криком назвать это было сложно. Но самое главное – она была живая!
Немного придя в себя, я попросила:
– Дайте мне ее!
Но девочку уже помыли, и, проигнорировав мою просьбу, повитуха твердо ответила:
– Ребенок, деточка, слаб очень! Да и ты ослабла, крови много потеряла…
Я не понимала смысла того, что мне пытаются сказать, и слезно просила, почти умоляла:
– Дайте же мне посмотреть на мою дочь, я хочу подержать ее…
Но девочку унесли. Я попыталась встать, но меня опять уложили в кровать, обложили всякими компрессами и оставили с девушкой, которая должна была следить за моим состоянием. Я время от времени проваливалась в полусон-полуобморок и бредила, что хочу видеть свою Софийку, требовала, чтобы мне принесли мою доченьку. Потом я снова открывала глаза и приходила в себя.
– Где Федор? Почему он не со мной? Позовите его!
Но как только он приходил, я вновь впадала в бессознательное состояние, и девушка потом рассказывала, что я опять просила вернуть ребенка.
Так продолжалось больше недели. Я никак не могла выправиться – всё время находилась на грани жизни и смерти и то и дело теряла сознание из-за сильной потери крови. Приходя в себя, я видела каких-то докторов. Меня всё время пичкали отварами и пилюлями. Потом, когда стало немного легче, один из врачей завел со мной разговор.
– Наталья Дмитриевна, – спросил он, присев на стул возле моей кровати, – вы расскажете мне, что предшествовало родам? Что с вами приключилось?! Вы что-то съели? Или выпили? Может, подняли тяжелое? Я должен знать… Ведь ваша беременность протекала удовлетворительно, и не было совершенно никаких предпосылок…
Я откинулась на подушки и покачала головой.
– Нет, доктор, ничего особенного я отметить не могу.
Как я могла сказать постороннему человеку, пусть даже и врачу, о настолько грязном, нестираном белье?.. Мне не обидно было за себя и плевать на Федора, но больно за папу, ведь он так нежно и по-особенному относился к этой женщине.
Я соврала лекарю что-то невразумительное, первое, что пришло на ум, и отправила его восвояси. Своими расспросами этот врач вновь разбудил во мне все сомнения и воспоминания, которые вызвали преждевременные роды, и я решила во что бы то ни стало в этом разобраться.
Оставшись одна, я попыталась встать с кровати, дабы направиться на поиски мужа. Но сильное головокружение не позволило мне этого сделать, и я обессиленно рухнула на подушки. Я подумала, что нужно съесть что-то горячее, чтобы прибавилось сил. Тогда мне удастся прояснить пакостную ситуацию. Но пока я распоряжалась об обеде, в голову пришла толковая мысль: «Аня! Конечно! Я должна была попросить ее сразу. Уж она бы из-за своей природной нелюбви к моему мужу не побрезговала за ними последить, подслушать их разговоры и всё как на духу мне потом выложить!» Я послала за Аней, и она не замедлила явиться.
– Барышня, какая я радая за вас! Матушка вы теперича.
Я махнула рукой, указывая на стул.
– Аня, про это после. Ты садись поближе, у меня к тебе деликатная просьба.
– Что случилося? – спросила она испуганно, видя мое взволнованное лицо.
– Да ты не бойся, садись! И послушай, что я тебе скажу.
