– Бе-е-е, – вытянула язык Ил. – Гадость…
Еще недавно Ил мечталось, что у нее есть будущее, а теперь она узнала, что быть ей мойщицей горшков до конца жизни. Сейчас в ее алтаре в честь Эрешкигаль десять перьев, скоро появится одиннадцатое.
Мать Ил не блюла алтарное правило. Она не разыскивала перья и потому Ил старалась и для себя, и для нее. Прежде всего обеим нужны были алтари. Ил слепила их сама. Белявый Раман подсказал, что в глину нужно добавить соли и тогда она застынет так сильно, что не разобьешь. Он даже принес пригоршню соли и начертил по песку палкой очертания птички, когда Ил практиковалась в первой лепке.
Она проткнула влажную глину палочкой, чтобы появились ячейки для установки перьев, и подарила матери, насобирав для той первые двадцать девять перьев. На это у Ил ушло почти три сотни закатов. Птицу она слепила за сутки, и еще почти год собирала пух. А легко ли найти хоть одно в окрестностях города, где проживает сто тысяч человек, и каждая пернатая тварь под запретом?
Самым верным способом подобрать перо – совершить путешествие к границе. Туда, где установлены оберегающие Эблу шелковые птичьи сети. Стада с погонщиками разворачивались почти у самой западной границы, куда бы Ил никогда не добралась в одиночку.
Ил повезло обзавестись вторым алтарём для себя, и в это раз – особенным. Таких ни у одного ребенка не было, с которыми она играла на мелководье оазиса. Его ей подарил египетский торговец на великом базаре, которому Ил целый месяц приносила кукурузные лепешки и апельсиновую воду.
Взамен торговец разрешал рассматривать товар или очищать недорогие статуэтки от песка, который напоминал пудру, такой он был невесомый и легкий.
Торговля в Эбле всегда шла бойко. Множество путей вели в крупнейшее аккадское царство. Здесь промышляли финиками и маслом, драгоценными металлами, амфорами, специями и маслами, винами и верблюдами, золотыми украшениями, посудой. Заключались сделки на поставку пива, глины, редких тварей, которых свозили с завоёванных земель.
Среди зверей встречались огромные полосатые кошки с хвостами, толщиной с ногу Ил. И насекомые, что распускали крылья шелковыми веерами, такими ярким, что Ил жмурилась от изумрудных, синих и фиолетовых бликов. А как-то раз она видела, как в сторону реки вели гигантского зверя с ногами толщиной со ствол банановой пальмы. Такими же толстыми, прямыми и наверняка шершавыми, а называли его алифантом.
Свой алтарь Ил получила в дар от египтянина, которого она кормила собственной едой более тридцати закатов. В последнюю их встречу Ил так ослабла, что упала коленками оземь, раздирая кожу в кровь, а голову разбила у виска об угол лавки.
Египтянин плеснул в лицо девочке водой из фляги, отказался брать еду и сунул в тощие руки сверток. Ту самую вещицу, ради которой она и приходила, часами лупясь на птичий алтарь с голубой лазурью.
– Ступай, дефочка, – говорил он на ломанном эблаитском, – этот дар твой от Иссы Ассы. И не смей спешить к вашему богу Эрешкигаль, добрый дефочка. У каждый свой час.
– Свой… что? – приняла Ил сверток, убаюкивая его нежным прикосновением, каким матери впервые брали в руки новорожденных.
Египтянин улыбнулся, протягивая ей флягу:
– Пей, добрый дефочка. Чтобы жить. Чтобы вставить в алтарь еще много пера. Как твое имя?
– Ил.
– Живи, Ил, и Исса Асса повстречать тебя снова через много лет.
– Через что?..
