Вычислить по фотографии, кто же из студентов лежит сейчас под ветряком, было непросто. В медицинских справках указывались антропометрические данные, и Олаф отложил три личных листка с подходящим ростом и весом (цвет волос по фотографиям не определялся), а потом долго всматривался в лица. Смерть искажает черты лица, иногда до неузнаваемости, так же как и маленькое фото… Точно измерить рост окоченевшего тела почти невозможно, но Олаф редко ошибался больше чем на два сантиметра.
Эйрик. Это был Эйрик. У Холдора густые широкие брови, у Саши – тонкие губы и близко посаженные глаза, волосы темней. Лори выше и тоньше в кости, Гуннар – ниже и тяжелей.
В папке нашлись чистые листы бумаги, и довольно много, а также авторучка и карандаш. Олаф, не досмотрев до конца все имеющиеся документы, включая журнал экспедиции, начал составлять что-то вроде протокола осмотра места происшествия, но по ходу дела понял, что при осмотре тела был озабочен своими ночными кошмарами, а не объективной информацией.
Он отложил авторучку и думал недолго – пока расстегивал безрукавку.
Прожектора он установил неудачно, они освещали площадку с одной стороны, создавая глубокие черные тени, – работать в таких условиях невозможно. Пришлось немного опустить верхний, разбитый прожектор, а второй закрепить на растяжке мачты – не очень крепко получилось, учитывая усилившийся ветер.
Соорудить секционный стол на острове – задача непростая, но кое-какой опыт Олаф имел, выезжать в такие места приходилось часто. Пожертвовал на него стойки для тента и кусок уроспорового полотнища – сколотить две крестовины, жестко соединить в торцах и натянуть на торцы полотно. Нашлась и сапожная игла, и вощеные нитки; молотка не было, зато топоров – три штуки. Эдакий складной стол получился, и чем сильней давить на торцы, тем сильней натягивается «столешница». Олаф попробовал на нее сесть, конструкция сложилась – он прибил к крестовинам распорки.
Тенту тоже нашлось применение, его Олаф шатром закрепил на мачте и ее растяжках – вышла просторная палатка, освещенная и хорошо защищавшая от ветра. Усилил основание и укрепил растяжки – парусность у ветряка теперь будьте-нате, того и гляди взлетит… Нет, глупо это было – устроить лагерь на возвышении, а впрочем… Олаф подумал вдруг, что поставь они времянку дальше от берега, на защищенном от северного ветра склоне, и его бы уже не было в живых.
Смешно жалеть чемоданчик с инструментом, ушедший на дно вместе с катером, хоть и собирал его Олаф любовно и много лет, – не самая большая потеря по сравнению с людьми. Ладно инструмент – всегда можно воспользоваться тем, что под рукой. А вот перчатки… Конечно, тело еще не гниет, но все равно есть риск. Поначалу он относился к этому легкомысленно, но однажды, уколовшись, три месяца лечил флегмону… После вчерашнего все руки ободраны. И запах остается даже в перчатках, а уж без них…
Нет, вязаные перчатки еще хуже. Разве что, совершенно случайно, есть рабочие, таллофитовые, а не шерстяные. Не сильно помогут, но все же…
В аптечке, на его счастье, нашелся не только йод, но и жидкий пластырь – обработать ссадины и царапины на ладонях – и детский крем, чтобы смазать руки.
Олаф собрал кое-какой «инструмент» – жалкое подобие нормального инструмента; в самом деле наткнулся на таллофитовые перчатки – в посуде, как ни странно, и сразу несколько пар; подумав, снял куртку и надел телогрейку – удобней двигаться, а под тентом ветра почти нет. Нарукавники он не любил, но все же испортил пару носков и натянул их поверх рукавов свитера.
