Священники лишь улыбнулись.
– Первое, Арантир, – ответил Франсуа.
– Светлая Мать не является творцом нашего мира, но именно она одарила живых существ разумом и волей. А значит, и магией, – подхватил Гендальф. – И если жрецы ограничены проявлением своего покровителя, мы, священники истинной веры, не знаем ограничения. Любая магия доступна нам через божественное провидение.
Несколько секунд я обдумывал услышанное, после чего выдал первый из пришедших на ум тезисов.
– Вот, наверное, маги переполошились.
И вновь вызвал своими словами улыбки.
– Да, сейчас в кругах ведутся ожесточённые споры. Пытаются выработать единую позицию отношения к Светлой Матери. Договориться не могут, – развёл руками Чезаре.
Могу их понять.
– А некромантия? – задаю вопрос, вызванный вторым тезисом, пришедшим мне на ум.
Здесь священники загрустили.
– Мы пока не пришли к единому мнению на этот счёт, – признался Эньян. – Пока Верховный Собор постановил признавать некромантию проявлением силы Райса, Привратника Врат Перерождения. А всю нежить – паствой Райса.
– Впервые слышу, – признался я.
Священники закивали.
– Райс – один из молчащих богов. Его деятельность известна, проявления его силы зримы. Однако он не общается, ни со смертными, ни с магами смерти в любой их ипостаси.
Иронично.
– Поэтому вы готовы мириться с моим существованием, но столь яростно отрицаете саму возможность иметь какой бы то ни было титул, будучи мертвецом?
И вновь кивки.
– Всё верно, сэр Арантир.
Значит, я всё же не являюсь воплощением зла, спасибо и на этом. Впрочем, бытность дьявола – это ещё не самое страшное из возможного. Куда злее фанатики по отношению к иноверцам, еретикам и, вишенка на торте, атеистам. Для себя делаю вывод, что пока с этими ребятами можно сотрудничать. Как минимум в их вере нет весёленького догмата о том, что смертные должны страдать ради рая в загробном мире. С этой милой сказочки начинается обслуживание интересов правящего класса.
– Благодарю за пояснения. И раз теологические вопросы пока разрешены, предлагаю вернуться к практическому содержанию нашей беседы.
Предложение было воспринято благосклонно.
– Нас интересует, что конкретно привело вас к барону Гилберту? – спросил Чезаре.
– Медленное угасание Предельного…
Я довольно открыто поделился своими мыслями о дальнейшей судьбе города, упоминая и своё невольное участие в постепенном обеднении. Священников мои слова удивили. Похоже, брат как-там-его врал не только обо мне.
– А что вы хотели предложить барону? – спросил Чезаре.
– Сотрудничество. Моя крепость, несмотря на все усилия, это не город, а именно крепость, – начал привирать уже я. – У меня здесь стоят силы, потребные для отражения угроз. Здесь же находятся и производства. Откровенно говоря, мне будет куда проще перенести в Предельный… – я взял паузу, подбирая правильное слово. – Витрину…
Это слово в языке было, но в слегка искажённом значении. Точнее, в значении, актуальном этому миру.
– Я хочу, чтобы все те люди, сейчас приезжающие ко мне в крепость, останавливались в Предельном и находили там всё требуемое. При этом, конечно же, мне не нужна власть над городом. Мне нравится изобретать всякие штуки, а излишнее количество гостей только мешает.
Ага, власть над городом. Если Предельный будет целиком и полностью зависеть от меня, у меня будет полная власть над городом без всяких формальных титулов. Не просто полная, а почти безграничная, но об этом умолчим. Местные ещё не всегда легко проводят логическую связь между экономикой и политикой… Эх, даже в том мире в моё время не все были на это способны.
