По правде сказать, мы с Пеплицей были схожи. Она – княгиня, единственная женщина из правителей Княжеств, однако ей удалось расположить к себе и армию, и народ, и других князей. Я же слыл самонаречённым, и пусть княжество меня признало, а всё же до доверия соседей мне было далеко.
Терем встретил тем же, что и весь Коростелец, только умноженным на дюжину: блеском, роскошью, богатством. Признаться, у меня уже болели глаза от блеска, а правильная красота зданий надоела так, что хотелось увидеть просевшую старенькую избу или терем недавно разбогатевшего купца: такой, чтоб нескладный, неладный, а с душой построенный.
Приём у княгини мог бы впечатлить царя, привыкшего к роскоши, или простолюдина, никогда не видевшего ничего, кроме пашни и посеревшей избы. Я же едва сдерживался, чтобы не усмехнуться. В пиршественном зале накрыли стол, да так, что в глазах рябило от диковинных яств. Здесь не было ни пирогов, ни дичи, ни крепкой браги – по вытянувшемуся лицу Огарька я понял, что он разочарован. Пеплица выставила мочёные ягоды и клюкву в сахаре, пастилу, варенье, ватрушки на меду, орехи и сушёные фрукты из Царства, покрытые тонкой засахарившейся корочкой.
– Мы на приёме у пятизимней царской дочки? – спросил я вместо приветствия.
Пеплица гордо качнула головой, и жемчужные нити её кики, обрамляющие благородное лицо, сверкнули снежинками.
– Я тоже рада видеть тебя, Лерис, и твоего сокола.
Огарёк поклонился, положив руку на грудь: проявил всё почтение, какое положено соколу при встрече с чужим князем.
Подавальщики отодвинули стулья, приглашая нас сесть, а чашники налили брусничного киселя. Я сел и поднял кубок, кивнув княгине, и проворчал:
– Неужто в твоих погребах не нашлось браги для гостей?
Пеплица хитро улыбнулась, надменно глядя на нас со своего высокого кресла.
– Не люблю разговоры, при которых разумы затуманены хмелем. Пить будешь в своём тереме, бывший соколик, а у меня отведай киселя.
– Сперва ты отведай.
– Боишься, что отравлю? Ах, легковерный мальчишка! А ты дай сперва своему соколу.
Огарёк метнул на княгиню предостерегающий взгляд.
– Я берегу своего сокола, – покачал я головой.
Пеплица поджала накрашенные губы и послушно отпила киселя из чарки того же чашника, что наливал мне. Под столом я легонько наступил на ногу Огарька, благодаря за то, что не вмешивался и сидел молча.
– Так что там царь? – спросил я, пробуя сливовую сбивную пастилу. Сладости у Пеплицы были недурные, но с гораздо большим удовольствием я бы отведал перепелов и шанег с луком.
– Царь занят своими делами: он задумал взять другую веру. Опасная задумка, как я считаю, но об этом чуть позже. Мне гораздо больше нравится царица – потерянная женщина, оказавшаяся между слабоумным сыном-царевичем и самодуром-мужем. Ещё немного, и я слеплю из неё нечто занятное.
– Слепишь? – не понял я.
Пеплица обворожительно улыбнулась и с завидным изяществом отправила в рот ягоду.
– Мы ведём переписку. Большего пока сказать не могу, зато хочу представить тебе кое-кого.
Пеплица встала с кресла, отошла к дальнему выходу из залы и легко взмахнула рукавом. Я ожидал, что в залу войдёт какой-нибудь мальчишка – так небрежно подзывают только посыльных и служанок, но скоро передо мной предстал мужчина зрелых лет, показавшийся смутно знакомым. Судя по наряду, он был далеко не беден: взять хотя бы сапоги из зелёной кожи и ножны с золотой окантовкой. Волнистые каштановые волосы были вымыты и гладко расчёсаны, лицо украшали тонкие усы.
