И вот, фантомы чужого воображения, олицетворявшие собой потерянное время и наивные мечты, стояли над беспомощно распластавшимся человеком – живым, настоящим – дерзко и самодовольно наблюдая за тем, как другой человек – такой же живой и настоящий – несётся по лестнице, не глядя под ноги от страха, ежесекундно рискуя споткнуться и сломать шею.
– Ви-ика-а-а!!! – Крик обжёг Диме горло. Не взрыв, но всполох искр в замкнутом пространстве. Этого оказалось мало, чтобы встать, но достаточно, чтобы продолжать ползти под аккомпанементы собственного дыхания. И под многочисленные тихие шаги, едва отличимые от тиканья механических часов. Эти шаги вызывали дрожь, от них хотелось сбежать, скрыться, спрятаться. Забиться в какой-нибудь угол и закрыть уши ладонями.
«На улицу! На улицу!»
Дима полз на локтях к лестничной клетке, но за несколько секунд не приблизился к ней ни на метр. Словно в кошмарном сне, граница, отделявшая его квартиру от внешнего мира, оказывалась всё дальше и дальше.
Или это он полз назад?
Маленькие ножки больше не стучали позади. Теперь они упирались в спину, а на футболку капали белёсо-жёлтые капли, с каждой секундой – всё выше и выше…
Топот на лестнице смолк. Вика уже должна была преодолеть несколько этажей вниз, когда что-то заставило её остановиться. Пауза. Дима услышал вздох то ли ужаса, то ли удивления, вырвавшийся из девичьей груди. А затем…
Вика закричала. Её крик отдалялся, спускался, сменяясь всхлипами и глухими ударами. Глухими ударами, перемежавшимися со звонким стуком затылка о ступеньки.
– Нет!
Отчаянный удар кулаком об пол прозвучал молотком судьи, только что огласившего приговор. Понадобилось несколько секунд, чтобы его эхо растворилось в шумах, пронизывающих воздух. Тишина не бывает абсолютной. Абсолютная тишина – это смерть.
А Вика… Вика больше не услышит раздражавших её опенингов.
– Не расстраивайся, милый сенпай!
***
Вернувшись в свою комнату, Дима обессиленно рухнул на кровать и опустил голову на колени. Хотелось плакать, и не было причин сдерживаться. Тело дрожало, пока слёзы текли по щекам. В голове шумело, а кожа на макушке зудела, словно предупреждая: стоит приподнять голову, как она во что-то упрётся.
Вокруг шелестела бумага – наверное, постеры кружил сквозняк из-за незакрытой входной двери. В зале заиграл опенинг сериала. Дима не знал наверняка, но почему-то был уверен: сейчас он поднимет взгляд, и весь цвет лучших миров: Акаме, Мираджейн, Рори Меркьюри, Ноль Два и многие, многие другие – вновь улыбнётся ему со стен.
– Мы тебя не покинем.
Когда Дима поднял голову, он почти ощутил прикосновение мягкой женской груди к своей макушке.
1
Чем ближе зима, тем меньше остаётся света. На дворе октябрь, а уже в пять часов дня темно как ночью. Кажется, сама природа вместе с серостью ландшафта угнетает человека. Апатия становится основным состоянием. Впрочем, не единственным. Некоторые вещи не привязаны ко времени года.
Рабочий день закончился, и на строительной площадке развернулось выступление одного из рабочих – он читал стихи. Половина строителей разошлась по домам, не обратив внимания на декламацию, остальные слушали без особого энтузиазма, но проходившая мимо площадки беременная женщина подошла к краю толпы и стала слушать.
Что-то про цветы, любовь, родителей, детей; что-то казалось знакомым – некоторые произведения и авторы годами вбиваются в голову школьной программой. Чтец декламировал с чувством, но об обратной связи – как и о «безмолвном восхищении» – говорить не приходилось, что явно удручало и отбивало желание стараться.
