Он честно попытался найти в себе брезгливость или презрение. Все-таки эти итлийские нравы, о которых ходит столько грязных слухов, оказались правдивыми. Но дон Раэн?! Он же и правда арлезиец! А про тех как раз известно, что они никогда, ни за что, и сама мысль об этом – страшное оскорбление! И что же получается? А главное, как к этому относиться? Фарелли же спит с ними в одной палатке!
«В своей палатке, – напомнил себе Аластор. – И вообще, он простолюдин, правила дворянской чести его не касаются. А меня не касается его жизнь, потому что он не мой слуга. И не мой друг. Просто случайный спутник, с которым скоро расстанемся и вряд ли еще когда увидимся. И это же значит, что Айлин в безопасности! Если Фарелли предпочитает… мужчин, он даже смотреть на нее с грязными помыслами не будет! Ну и хорошо. То есть ничего особо хорошего, но… у нас погоня канцлера на хвосте, а то и люди лорда Бастельеро. Вокруг демоны, впереди сложный магический ритуал, а еще надо раздобыть провизию… Какое мне дело до склонностей какого-то итлийца?»
– Не думаю, что хочу об этом что-то знать, – сказал он сухо.
Наглый итлийский котяра посмотрел на него едва ли не с оскорбительной жалостью, насмешливо поклонился, и тут из палатки высунулась зевающая Айлин.
– Что, уже утро? – жалобно спросила она. – Как это жестоко с его стороны! Так быстро наступи-и-ить… Я себя чувствую, как будто всю ночь…
– Танцевали? – невинно осведомился Фарелли.
– Могилы раскапывала, – ядовито сообщила Айлин. Снова зевнула и добавила: – Кстати, вам обоим просили кое-что передать. На память о встрече, как он сказал. – Она зябко обхватила себя руками. – Дон Раэн такой странный… «На память о нынешней встрече» – так он сказал точно. Как будто были другие… Или он имел в виду, что мы еще встретимся? М-м-м-м, а мне он подарил такое заклинание! Я еще не совсем с ним разобралась, но это что-то… что-то потрясающее! – Она снова зевнула. – Его надо обязательно передать в Академию… потом. Так вот, синьор Фарелли, для вас он оставил свою лютню!
– Что? – выдавил итлиец мгновенно севшим голосом, и Аластор увидел, как с его лица разом исчезло выражение обожравшегося кота. – Он – что?
– Лю-ю-ютню! – душераздирающе зевнула Айлин. – Ой, простите… Он сказал, что она выбрала вас. Лютня то есть! Что у вас правильные руки-и-и-и… А тебе, Аластор, совет!
– И какой? – хмуро уточнил Аластор.
Совет. От едва знакомого арлезийца и наверняка пройдохи! Еще и мужеложца! Какой совет может ему дать настолько подозрительная личность?!
– Не слушаться никого, кроме себя, – сказала Айлин, и в ее звонком голоске Аластор вдруг услышал мягкий тон арлезийца. – Он сказал, что ты должен понять только одно. Ты за все отвечаешь сам. И, значит, слушаться должен только себя. Простите, господа, я – спать!
И снова скрылась в палатке.
– Лютню, значит… – проговорил окончательно протрезвевший Фарелли, хотя глаза у него так и блестели. – А синьорине Айлин – заклятие. А вам, синьор Вальдерон, совет… Вот как можно так спросить, что наизнанку выворачиваешься! И солгать – невозможно. Я же другого хотел пожелать… То есть не хотел, а должен был! А сказал – что хотел. Глупость полную… Вот как с лютней этой.
Итлиец вдруг замолчал, словно у него сдавило горло. И посмотрел на кожаный футляр, лежащий у костра, едва ли не с ужасом.
– Ну так догоните и верните, – огрызнулся Аластор. – Или бросьте ее здесь! Никто же не заставляет брать!
