Мёртвый сезон - страница 8

Но Хлеборез растеряно молчал, потупившись, не зная как реагировать на неучтивый выпад военного.

– Ну ладно не говори, – хохотнул грубый прапорщик. – «А то получится как у ещё одного идейного оратора древности еврея Цицерона. Тот долго учился говорить, не шепелявя с камушками во рту, а когда научился то так разошёлся в своих критических речах к руководству древнего Рима и с призывами к плебеям «Всё отобрать у богатых и отдать бедным», что рассерженные патриции вырвали ему язык и отрубили голову, которую воткнули на пику городских ворот, в назидание другим революционным политологам».

«Грубиян и хам. Вам бы только разрушать Аврелиевы ступени». – Зло подумал про себя Хлеборез, ничего не ответив, а только презрительно пошевелил в своём ботинке большим пальцем на правой ноге, хмуро продолжая мыть чищеную картошку помешивая её в баке правой рукой.

«Насмехайся-насмехайся солдафон, торжествующий материализм всё равно вернётся, рано или поздно и, если пресловутые экоактивисты измажут ложкой дёгтя, да что там ложкой, бочкой дёгтя, или даже закрасят чёрной краской великую картину Малевича «Чёрный квадрат», она от этого нисколько не пострадает, а наоборот, приобретёт свежесть, засияет от мазков кисти хулигана и как птица Феникс возродиться из небытия за счёт этих хулиганских действий. Нескончаемый ручеёк редких любопытных посетителей музея современного искусства, будет вновь приходить и фальшиво любоваться смелыми мазками ещё не высохшей краски по полотну, а особо впечатлительные увидят там «серую кошку в тёмной комнате», под определённым ракурсом. Вот это настоящая нетленная коммунистическая живопись, она будет жить в веках как чёрный проём в ночном окне, как чёрная дыра в просторах космоса». – Зашёлся в своих мечтах Хлеборез.

Но Барин подавлял все идейные мечтания Хлебореза своими нравоучительными речами о правильном устройстве современного демократического общества.

– У дворянина в деревне был большой дом-усадьба, который прежде всего символизировавший власть, (похожий на нашу харчевню), – продолжал рассуждать в другой раз шеф-повар.

Он вальяжно прохаживался по дворику особняка перед Хлеборезом вяло подметающим веником упавшую листву с деревьев и вещал как лицейский учитель Аристотель.

«Там проводились деревенские народные собрания по особым случаям, организовывались праздники для всех детей в деревне и всевозможные престольные гульбища. Крестьяне знали, что барский дом это и их дом в том числе для празднеств и торжественных случаев. И чтобы не случилось, они всегда могут прийти к барину, и получить защиту и поддержку от произвола приказчиков, попов, полицейских. Потом появились клубы с кино и танцами, с играми и самодеятельными коллективами. Но это была уже пародия на барский дом, и они быстро превратилась в центры по распитию спиртных напитков и драк. Никто не защищал работников, а коммунисты сами третировали крестьян. А раз у работника не стало барина значит, и не на кого усердно работать, всё равно приедут из центра и всё заберут якобы на «народный стол». Но что интересно, как сейчас стали решать вопрос, кому что принадлежит, современные города». – Продолжал рассуждать шеф-повар, уже раскачиваясь в кресле-качалке на веранде ни к кому особо не обращаясь.

«Городские олигархи, совместно с властями, строят центры досуга в гипермаркетах, с прогулочными и развлекательными зонами, где всем и всё можно купить, от бриллиантов до пирожка с капустой. Обыватели прогуливаются по многочисленным красивым залам едят, покупают всевозможные безделушки, или просто рассматривают их из-за дороговизны, но каждый в душе верит, что он когда-нибудь купит ту или иную дорогую вещь, раз она выставлена к продаже для всех, и бедных и богатых. Современным простолюдинам кажется, что они почти на ровне с богатыми, как когда-то в барском доме, хоть изредка приобщаются ко всей роскоши и великолепию выставленному на продажу, как к всенародному. И хоть простой обыватель никогда не сможет купить себе дорогие украшения, часы и прочие недоступные аксессуары он, прохаживаясь мимо дорогих бутиков убеждают себя в теоретической покупательной способности, и мысленно приравнивает себя к богатым, которые ходит по залам вместе с ними. «Когда-нибудь и я куплю, просто у меня сейчас денег нет, а потом куплю…», – рассуждает праздно шатающийся по залам простой работяга, придирчиво разглядывая на витринах недоступные дорогие вещи. И это его успокаивает и виртуально ставит на одну доску с барином, и ему хочется ещё усерднее работать, чтобы начальник заметил его старания и заплатил ему не скупясь. Внешнее богатство должно быть доступно для всех жителей, пусть иллюзорно, но всех, живущих рядом с ним, в деревне – деревенское богатство, в городе – городское. Эта тенденция создавать иллюзию внешнего всеобщего благополучия, равенства и братства, в богатых городах, уже иногда сказывается с отрицательной стороны. Некоторые бедные слои населения понимая, что никогда им не сравняться с богачями, по определению, стали всё чаще совершать групповые набеги на дорогие бутики и беспощадно грабить их, внутренне убеждая себя, что все эти роскошные безделушки принадлежат и им по праву. «Все люди равны и братья!», как американские негры в неблагополучных штатах».