Мертвый след. Последний вояж «Лузитании» - страница 13

Война началась с геополитического аналога пожара в подлеске. В конце июня эрцгерцог Франц Фердинанд, главный инспектор австро-венгерской армии, отправился в Боснию, аннексированную Австрией в 1908 году. Проезжая через Сараево, он был застрелен убийцей, которого наняла “Черная рука”, группа, ставившая себе целью объединение Сербии и Боснии. 28 июля Австрия поразила весь мир, объявив войну Сербии.

“Это невероятно – невероятно”, – сказал Вильсон во время обеда с дочерью Нелл и ее мужем Уильямом Макаду, министром финансов США^>53. Впрочем, Вильсон мог уделить происшествию лишь поверхностное внимание. Его жена тяжело болела, и это целиком занимало его сердце и ум. Он предупредил дочь: “Ничего не говори об этом матери”.

Распря между Австрией и Сербией могла бы на том и закончиться: мелкая война с непокорной балканской страной. Однако не прошло и недели, как пожар в подлеске разгорелся до огненной бури: разгорались страхи, возобновлялась вражда, создавались альянсы, возникало взаимопонимание, и долго вынашивавшиеся планы приводились в действие. Во вторник 4 августа, следуя плану Шлиффена, германские войска вошли в Бельгию; они тащили за собой гигантские, пригодные для разрушения крепостей орудия, стреляющие снарядами весом 2000 фунтов. Британия вступила в войну на стороне России и Франции – так образовалась Антанта; Германия и Австро-Венгрия взялись за руки, назвав себя “Центральными державами”. В тот же день Вильсон объявил, что Америка будет соблюдать нейтралитет; в его обширном заявлении говорилось, что военным кораблям Германии и Британии, а также всех остальных воюющих держав запрещено заходить в порты США. Позже, через неделю после похорон жены, пытаясь справиться с личным горем и обратить внимание на мировые бедствия, Вильсон сообщил нации: “Мы должны быть беспристрастны как в мыслях, так и в делах, должны сдерживать свои чувства, а также избегать поступков, какие можно было бы истолковать как предпочтение, которое мы отдаем одной из сражающихся сторон”^>54.

Американская публика полностью его поддерживала. Британский журналист Сидней Брукс в статье, опубликованной в “Норт америкэн ревью”, писал, что Америка, как всегда, склоняется к изоляционизму. Почему бы и нет? – спрашивал он. “Соединенные Штаты находятся далеко, эта страна непобедима, огромна, не имеет враждебно настроенных соседей, да и вообще каких-либо соседей, способных помериться с нею силами, жизнь ее проходит по большей части в ничем не нарушаемом спокойствии, она не знает тех раздоров, вражды и давления, что без конца оказывают друг на друга державы, мешающие жить тесному Старому Cвету”^>55.

Теоретически все было просто, однако на практике нейтралитет был штукой хрупкой. По мере того как огонь разгорался, формировались другие альянсы. Турция стала союзником Центральных держав; Япония – Антанты. Скоро война уже шла по всему свету, на суше, в воздухе, на море и даже под водой, где германские субмарины добирались до самой Британии, заходя в воды у ее западного побережья. Отдельная вспышка, порожденная убийством на Балканах, превратилась в мировое пожарище.

Впрочем, основные действия проходили в Европе, и уж там-то Германия ясно дала понять, что это будет война, какой еще не видывали, пощады не будет никому. Пока Вильсон оплакивал жену, германские силы в Бельгии входили в мирные городки и деревни, брали в заложники мирных жителей и казнили их, чтобы прочим неповадно было сопротивляться. В городе Динане германские солдаты расстреляли 612 мужчин, женщин и детей. Американская пресса называла подобные зверства “ужасающими актами” – этими словами в то время обозначали то, что впоследствии стали называть терроризмом. 25 августа германские силы напали на бельгийский Лёвен – “Оксфорд Бельгии”, университетский город, где размещалась крупная библиотека. За три дня обстрелов и убийств погибло 209 мирных жителей, сгорело 1100 зданий, библиотека была разрушена, а с нею и 230 тысяч книг, бесценных рукописей и древностей. Нападение было воспринято как оскорбление, нанесенное не только Бельгии, но и всему миру