А кормить кошек в то время было не принято, считалось, что они сами себе найдут пропитание. Блюдце молока налить – это еще ладно. А вот что другое… Никаких тебе «вискасов». Иначе зачем животное в доме? Пусть мышей ловит и ест.
И вот однажды Федора села поесть, а кошку забыла за дверь выставить, она – тут как тут. Курнявкает, об ноги Федоры трется. Рассердилась она да ногой кошку со всей силы и пнула.
И вдруг из подпечья показалась лохматая, бородатая голова – ну, точь-в-точь соседский мужик Яков, и заговорила даже его голосом:
– Ну, Федора! Если ты еще когда-нибудь кошку ударишь – не жить тебе на этом свете!
Дико закричала Федора, забилась в истерике. Со двора прибежали старшие братья с отцом и, с трудом разобрав, что говорит Федора, побежали искать Якова. Нашли, наорали на него, притянули к себе в дом, хотя он возмущался и упирался.
Дома попробовали Якова в подпечье засунуть – поместится или нет. А у того ни голова, ни зад туда не входят. Поняла моя родня, что это был домовой, принявший облик соседа.
Федора потом долго не могла в себя прийти. И на всю оставшуюся жизнь запомнила, что бить животных – большой грех, и хоть кошек не любила – больше ни разу их не трогала.
Когда она нам, внукам, рассказала про этот случай, мы посмеялись – не поверили. Знали, что такого не бывает, что ни домовых, ни ведьм, ни чертей нет. А бабушка неграмотная – ведь в школе-то она не училась.
А теперь вот я верю…
Ведь если голодную кошку бьют по голове – должен же кто-то за нее заступиться. Вот домовой и вылез из подпечья.
Р. А. Бруева, г. Петрозаводск
Это было давно, лет пятнадцать назад, повстречался я с Пушкиным в бане…
В 1981 году срубил я себе русскую баню – уже будучи женатым. И что мне в голову стукнуло идти в баню гадать – до сих пор не пойму.
Судьба-то ведь у меня уже вся сгадана была, но, поди ты, – моча в голову ударила.
Баня-то еще не до конца была сделана – косяки вставлены, а дверей не было. И вот около ноля часов встал я с кровати, вышел из дома потихонечку, лыжи надел и пошел в баню. До бани метров 30 от нашего дома, а тропы-то тогда зимой не было.
Ну, приехал я в баню на лыжах, сел на скамейку поудобнее и стал вызывать дух Александра Сергеевича Пушкина. Как вызывать по-настоящему, я не знал, говорят, блюдце надо какое-то крутить. А я сидел и вызывал, как умел.
Ну, вот, сижу пять минут, Пушкина вызываю, десять минут вызываю. Вдруг как налетел на меня какой-то вихрь, даже шапку с головы содрал. Как будто палкой кто шапку в головы сшиб. У меня волосы дыбом встали. Я быстро на улицу, да быстро – к дому, даже одну лыжу по дороге потерял.
Заскочил домой – и все двери на крючки! Жена и теща проснулись, они ведь не знали, что я в баню ходил, Пушкина вызывал.
Не успел я объяснить им, в чем дело, вдруг кто-то снаружи по стене к-а-а-к даст! Да так, что весь дом ходуном заходил, и часы на стене остановились. И раз, и другой, и третий! Тогда ведь о Боге еще не вспоминали, а жена моя так напугалась, что креститься начала.
Потом все стихло. До утра мы не спали. Когда светло на улице стало, пошел я в баню. Шапка моя в противоположном углу лежала от того места, где я сидел, вся обледеневшая.
Вот так я погадал. С той поры, как Святки наступают, жена у меня не засыпает раньше моего. Боится, что я опять гадать в баню пойду.
А у меня сейчас опять новая баня, без полов и без потолков только, да без печки – та-то банька уж выгнила.
