– Гоша хорроший, хорроший, – не унималась птица. – Иди поцелую.
– Ну иди, иди поцелуемся. – Старушка встала, подошла к клетке и, наклонившись, потянулась к птице губами.
Та потыкалась клювом в ее губы и в порыве благодарности за внимание к собственной персоне залепетала:
– Чаю хочешь? Чай пить будем, да?
– Будем, будем. Вот только поговорим и будем пить чай. А ты, Гошенька, не мешай пока. Посиди, умница, тихонечко.
Закончив обмен любезностями с болтливой птицей, старушка обернулась ко мне.
– Идемте, милочка, на кухню. А то он, пожалуй, не даст нам поговорить. Он у меня, вообще-то, славный. Все на свете понимает птичка. Мою серую жизнь скрашивает. Не так уж много радостей в этой жизни. Идемте.
Мы прошли со старушкой на кухню. Там царила та же удручающая обстановка. Облезлый холодильник и ведерко под раковиной – активно подтекала ржавая труба.
Я присела на ободранную табуретку гигантских размеров, изготовленную умельцами не знаю какого века.
– Ты че там делаешь? Чай пить будем, да? – раздалось из комнаты.
– Вот каналья. Он у меня гостей ужасно любит. С каждым побеседовать норовит.
Лицо старушки светилось любовью к надоедливой птице.
Вообще-то надо отдать старушке должное. Несмотря на тяжелый запах и кучи ненужного барахла, в квартире все же не было грязно. Когда-то эта квартира, возможно, выглядела вполне современно и была ухоженной. Но одинокая жизнь, недостаток средств к существованию и ослабевшее здоровье потихоньку делали свое черное дело. На такое существование, к сожалению, обречены все одинокие старики в нашей стране.
– Анастасия Петровна, в своих показаниях вы утверждаете, что в день смерти Ангелины Васильевны в ее квартиру никто не входил и никто не выходил оттуда до момента трагедии. Вы это абсолютно точно утверждаете? Ведь вы же не наблюдали за ее дверью все утро? Так?
– Так, конечно. Но у нас лифт очень шумно работает. Всегда слышно, когда на нашем этаже останавливается. На нашей площадке еще две квартиры. В одной уже полгода никто не живет. Что-то там хозяева ее продают, перепродают. Сейчас ведь как… Сами знаете. Новые магазины открываются, через месяц закрываются. В некоторых квартирах хозяева без конца меняются. Так сказать, новый стиль жизни, будь он неладен.
И как бы в подтверждение ее слов из комнаты раздалось:
– Всю стррану ррастащили, гады. Гррабители, – выразил Гоша свое и хозяйкино политическое мировоззрение и добавил: – Трриста ррублей. Как жить? Как жить? Хорроший Гоша.
– А в другой, – не обращая внимания на пламенное выступление своего питомца, продолжала старушка, – скоро месяц как нет никого. Она отдыхает за границей. На островах каких-то. Ныне-завтра вернется. Я туда хожу цветы поливать. Так вот, в тот день я лифта не слышала. Не останавливался он на нашем этаже, пока Галя не приехала.
– Хорошо. Понятно. А если бы кто-то поднялся по лестнице, то вы могли и не знать. Я правильно понимаю?
Старушка пожала плечами.
– Да кто ее знает? У нас слышимость хорошая. Если бы к Ангелине позвонили в дверь, я бы тоже услышала.
– А Галину Николаевну вы знаете лично?
– А как же. Такая умница. Очень хорошая женщина. Она уж и мне сколько раз помогала. У меня ведь нет никого, кроме Гоши. Муж пять лет как помер. А детей у нас не было.
Гоша, услышав свое имя, снова вмешался в наш диалог:
– Как жить? Хорроший Гоша.
– Она все для Ангелины делала. Ее же внучка бросила. Старуху парализовало. Нет чтобы бабушку к себе взять. А она чужого человека наняла. Ангелина, правда, никогда не жаловалась. Святым человеком была. Царствие ей небесное, – старушка перекрестилась. – Это вот хорошо, что такая Галя нашлась. А другая-то неизвестно как бы ухаживала. Деньги только драла бы, да и все. А эта на совесть ухаживала. Недаром Ангелина ей квартиру завещала.
