Фарлан и Ольгерд встали с правой стороны шеренги вендов, рядом со Щукой. Эти двое были экипированы на зависть всем: длинные кольчужные хауберки и такие же чулки-шоссы. Кованые шлемы с личиной, отличные стальные мечи и круглые кавалерийские щиты с шипом посередине – лучшее, что собрал клан Хендриксов за нескольких поколений. Самые умелые бойцы Ларсенов тут же перебрались на левый фланг, ведь всем известно: доспехи и оружие не идут в общую добычу, а достаются тому, кто убил их бывшего владельца. Неожиданно шеренга вендов всколыхнулась, и в середину строя, растолкав ближайших, влезли сам Парастидис и его секретарь.
Поправив шлем, Дагон безнадежно вздохнул:
– Идея дурацкая!
– Я тебя не звал, а мне все равно не жить, если корабль отсюда не выйдет. – Нуклеос вытащил длинный сверкающий клинок халидадской стали, и кое-кто из бойцов Дури, злобно выругавшись, перешел в центр.
За перипетиями разворачивающегося спектакля следили тысячи горожан. Все стены были усеяны любопытными головами, и лучшие места занимались еще с ночи. К тому моменту, как открылись ворота, весь город был уже на южной стене, а в трактире на площади принимались ставки. За вендов, несмотря на симпатии, давали один к десяти. Торговая братия смотрела на мир реалистично и не верила в чудеса – уж слишком велико было численное преимущество руголандцев.
На восточной воротной башне собралась вся городская знать. Разряженные дамы сверкали крупными бриллиантами, а их кавалеры красовались бархатом и перьями плюмажа. Прибывший позже всех Ганьери прошел к своему месту, на ходу раскланиваясь с почтенной публикой. Едва взглянув на арену будущего сражения, он тут же бросил злой взгляд на своего мажордома Паломо.
– Стефано, объясни мне вот это! – Указательный палец Филиппо ткнул в стоящего перед строем Дури.
Пожилой седовласый мужчина испугано глянул на своего хозяина.
– Не понимаю. Это безупречное средство никогда не подводило. Задержка максимум двенадцать часов.
Заерзав в кресле, Ганьери прошипел прямо в подставленное ухо своего тайного порученца.
– Не могу убить тебя прямо сейчас, но обещаю…
Закончить ему не позволил грохот железа и жуткий волчий вой.
– У-у-у! – Издав боевой клич шеренга вендов сомкнулась и, прогремев кулаками по щитам, замерла в ожидании команды к атаке. Ганьери закусил губу: все рушилось из-за этого придурка Паломо – неужели он перепутал пропорции?! Перед его глазами две железные шеренги уже сделали первый шаг, но вдруг вперед выскочил юноша и зычным криком заставил всех остановиться:
– Ларсены! Я Ольгерд, сын Яра Седого, хочу поединка с тем, кто убил мою мать!
Дури поднял руку, останавливая готовую ринуться в бой дружину, и повернулся к своим воинам:
– Щенок хочет сдохнуть, так же, как и его мамаша. Дадим ему такую возможность?
Вместо ответа вперед выступил громила с секирой:
– Дури, позволь мне приголубить мальца!
Крутанув меч левой рукой, Дури злобно оскалился:
– Не торопись, Бешеный, я сам! – Однорукий сделал несколько шагов навстречу парню. – Что, Ольгерд, хочешь отомстить за свою мать? – Его губы искривилось в хищной улыбке: – Так подходи, это я ее убил! Проткнул ее поганое брюхо, выносившее таких, ублюдков, как ты!
– У-у-у! —диким зверем завыл в ответ Ольгерд, и его лицо перекосилось от крика безумной ярости: – Я заставлю тебя кровью выблевать каждое твое поганое слово!
Парень бросился на врага. Он бежал, как слепой бешеный пес, не видя и не слыша ничего вокруг себя. Если бы он мог видеть, то поразился бы так же, как и все – свои, чужие и даже зеваки на стенах. Если бы он мог слышать в этот момент, то услышал бы единый выдох изумления. Дури, до последнего момента стоявший с самодовольной улыбкой на лице, с проклятием Ольгерда вдруг согнулся пополам, и тело его содрогнулось в конвульсиях. Затем он упал на колени и выблевал все, что у него было в желудке. Он катался по земле, выл и блевал! Выл и блевал!
