– А зачем вам кислота? Гость покосился на стоящую в углу бочку.
Груббер взволнованно загородил своей широкой фигурой угол подвала и заулыбался:
– Вытравляю рисунки на стали, подделываю работу восточных умельцев.
– Вот как? Странно. А мне показалось…
Груббер раздраженно буркнул:
– Вы будете смотреть товар?
– Конечно! Как вы их создаете? – щеголь с нескрываемым удовольствием смотрел на разнообразие открывшихся ему чудес.
Груббер пожал плечами:
– Я им пою. Когда они горячие, я им пою. Дар от бабки. Сталь меня слушает и приобретает очень интересные свойства. А молот с наковальней – лишь дань традиции. Без дара кузнеца заговоры не лягут на металл. Вот, возьмите. Этот меч вам подойдет.
Щеголь внимательно осмотрел оружие.
– Никаких знаков… А как мне проверить его способности? Как он будет убивать?
Груббер вздохнул:
– В том то и дело. У мечей, скованных на убийство, есть большой недостаток. Чудовищный. Такой меч должен получить собственную злость и ненависть. А получит он ее лишь тогда, когда убьет человека. В момент смерти вся боль и злоба умирающего уходит в сталь, что хлебает его кровь. Более того, меч-убийца забирает душу мертвеца. Совсем, навеки. Душа не вселяется в сталь, она растворяется в ней и изменяется навсегда. Это проклятое оружие, и я никогда бы его не продал, если бы не нуждался так сильно, как сейчас. Если хочешь сделать сторожа, убиваешь собаку, если убийцу – человека. Остальные – поджигатели, лекари, морозные клинки – это уже магия трав.
Щеголь, вертевший в руках короткий меч, посмотрел на Груббера:
– Получается, мне необходимо убить кого-то, чтобы он заработал?
Что-то в тоне гостя не понравилось оружейнику, и он уже ругал себя за пьяный язык, однако ответил:
– Получается, так…
Незнакомец с пепельными полосами засмеялся:
– А вы на редкость смелый человек, если говорите мне подобные вещи в таком месте.
Груббер насторожился:
– Мне нечего бояться… Вы не выйдете живым из этого подвала, если попробуете… Что вы делаете?!
Щеголь угрожающе повернул меч острием к оружейнику.
Груббер предупредительно пробормотал:
– Стоит мне сказать слово, и ты упадешь на пол по кускам, когда десяток сторожевых клинков сорвутся со стены!
На щеголя это не произвело ни малейшего впечатления.
– Простите, герр Груббер, но вряд ли вас услышат даже ваши стальные сторожа. Боюсь, вы больше никому ничего никогда не скажете.
Груббер уже открыл рот, чтобы выдохнуть заклятье, но в последний момент увидел, что глаза у его собеседника горят неестественным багрово-фиолетовым светом, а в подвале по стенам носятся непонятные тени. Слова застыли у него на губах, а язык самопроизвольно стал ворочаться во рту в разные стороны. Груббер вдруг почувствовал, что челюсти его сдавило, послышался тихий хруст и оружейник понял – ломаются на куски его никогда не болевшие зубы. Неведомая сила распахнула его рот и захлопнула снова. И еще и еще. Рот Груббера раскрывался и закрывался с такой силой, что рвались лицевые мышцы, а зубы, ударяясь друг о друга, превращались в белое крошево. Язык ворочался как змей на сковородке, и, попадая между зубами, превращался в кровавый кусок человеческого мяса неопределенной формы. От боли оружейник едва не сошел с ума. Он упал на пол, а рот продолжал биться в собственной агонии как пресс в кузнечном цехе гильдии оружейников Шленхау. Груббер откусил два пальца правой руки, которой пытался схватить пляшущую нижнюю челюсть и чуть не подавился ими.
