– Могу отвернуться, – предложила я, изо всех сил стараясь скрыть сарказм в голосе.
Он издал какой-то звук, больше всего напоминающий хмыканье.
– Не надо. Но в зеркало не смотреть.
Я кивнула. Перестав меня замечать, чернокнижник забормотал то, что больше всего напоминало молитву. Только начиналась она словами «Не во имя отца и не во имя сына», а кончалась призывом перекрыть кислород и волю рабу Анатолию и тому, кто поставил свою волю поперек его.
– Да будет так, – закончил Аскольд, достал из пухлой пачки салфетки, из чехла – нож и, быстро протерев лезвие, аккуратно взрезал себе левое запястье вдоль ремешка часов.
В ноздри ударил металлический запах, но Аскольд даже не вздрогнул. Кровь закапала на зеркало, пока огонек свечи бесновался на ветру. Тяжелые облака над нами закрыли небо.
– Возьми плату, плоть и кровь мою, принимай дар да работай. Да будет так, – проговорил он совсем тихо и прижал рану к зеркалу.
Долгое мгновение ничего не происходило.
– Салфетку, будьте добры.
Я не сразу поняла, что обращаются ко мне. Взгляд скользнул с бархатного мешочка на заляпанное зеркало и окровавленный нож. Я аккуратно вытащила из пачки салфетку и протянула ему. Зажав рану, Аскольд неожиданно усмехнулся:
– Уложился?
Я не могла оторвать глаз от марли, которая стремительно пропитывалась кровью. Боль от висков перетекла ко лбу и теперь выстукивала стаккато, а старый шрам на боку дергало ей в такт. Ту рану два года назад мне тоже нанесли ножом. И заживала она месяц.
– Вон у вас часы перед глазами, – буркнула я. – Можете проверить.
Задорный огонь в темных глазах потух. Рвано кивнув, чернокнижник опустил голову и начал собирать вещи.
К машине мы вернулись в молчании. Аскольд аккуратно погрузил саквояж на заднее сиденье и сел за руль. Но вместо того чтобы наконец поехать, нажал на своем навороченном телефоне «Вызов».
– Каково положение вещей? – спросил он, когда в трубке послышались приветственные всхлипы.
– Он упал! – взвыла трубка.
– Куда? – почти одновременно спросили мы.
Я прижала ладонь к губам, но, кажется, трубка ничего не заметила.
– Переступил порог, споткнулся! И… – Женщина жалобно всхлипнула. – Аскольд…
– Он дышит? – быстро спросил Аскольд, и ничего, кроме холодного профессионализма, в его голосе не было.
– Я не знаю!
– Так проверьте.
Трубка зашуршала.
– Господь всемогущий…
У меня похолодели ладони. Что он натворил?
– Толечка! – выдохнула трубка. – Что вы с ним сделали?
Аскольд замер, устремив взгляд в одну точку, уперся в руль вытянутыми руками. Салфетка, прижатая рукавом к внутренней стороне запястья, практически полностью пропиталась кровью.
– Ваш заказ исполнен, – наконец негромко произнес он. И отключился.
Бок у меня дергало уже так сильно, как в первую неделю после ранения. Из салона будто выкачали весь воздух – стало душно, как в застрявшем лифте. Я наугад нажимала на кнопки с внутренней стороны дверцы, но ничего не происходило. Даже ручка не работала.
– Выпустите меня!
– Что? – Аскольд обернулся, словно только что меня заметил.
– Вы заперли дверь, – прошипела я.
Он щелкнул кнопкой на подлокотнике, и дверца наконец поддалась. Я кое-как выбралась из машины. Свежий воздух влажно лизнул щеки, наполнил легкие, но легче мне от этого не стало.
Только что на моих глазах этот недомаг убил человека, потому что тот собрался к кому-то уйти, а его тупая женушка решила, что он ей изменяет. Потому что для таких, как Аскольд, человеческая жизнь ничего не стоит.
