Просидев какое-то время без движения, Мигель неотрывно сканировал взглядом урну с прахом, рисуя в воображении образ Франко, сидящего напротив него с виноградным листом в руках.
– Ты серьезно просил оставить ту семью в покое? – Хрипловатый глубокий голос раздался в абсолютной тишине. Немного задумавшись, Мигель усмехнулся и продолжил: – Я не знаю, насколько крепкой была связь между вами, но наглости ему не занимать. И чувство самосохранения у него работает хреново, раз он приехал проводить в последний путь того, кого сам же и свел в могилу. Если бы я раньше узнал правду, отец, то, клянусь, твой друг лег бы рядом…
«И он ляжет», – пронеслось в голове парня, когда он, прикусив нижнюю губу, стал открывать белый конверт.
– Ты хотел, чтобы я женился? – Мигель заулыбался, словно действительно разговаривал с живым человеком. – Что ж, невеста хороша, даже очень, и почему я должен от нее отказываться, пап?
Выдуманный образ опустил глаза и продолжил молча крутить листок в руках.
– Молчишь… А ведь она ответила «да» на предложение другого, ты знал? – Хмыкнув молчаливому кивку отца, парень расправился с конвертом и достал содержимое: – Конечно же, знал… Всегда все знал, но молчал…
В ладони оказался уже до боли знакомый кожаный браслет с точно такой же надписью, как у отца. Ярость подобно ядовитой змее ползла вверх по позвоночнику, отравляя разум с каждым вдохом.
– Решил избавится от какой-либо памяти о друге, мразь?
Зло оскалившись, Мигель раскрыл аккуратно сложенный листок бумаги и недовольно закатил глаза, ведь это оказалось очередным письмом, от которых его уже тошнило. Поднеся свечу ближе к тексту, он внимательно вчитывался в каждую строчку, все сильнее сжимая ненавистный браслет в руке.
* * *
Сидя с закрытыми глазами, Мигель никак не мог поверить в прочитанное. Он помнил, насколько тяжело прошел его подростковый период, а также помнил ощущение, будто их судьбами кто-то играет… Сейчас же он держал в руках подтверждение своих детских сомнений.
Сильнейшая дрожь пробила тело, и словно электрический ток поразил все нервные окончания. Однако здесь роль играло не только прохладное помещение, но и накопившееся напряжение из-за полученной информации. Не ожидая от самого себя, парень разразился истерическим смехом, перешедшим со временем в нервный дикий крик. Горло уже саднило, но это было лишь легким дискомфортом на фоне предательства, окутавшего его семью, как мыльный пузырь, в котором можно было задохнуться…
В порыве безумия Мигель опрокинул вазы, разбивая их на крупные осколки, и не отдавая себе отчета, стал топтать цветы, проклиная все на свете. И лишь когда он успокоился, то смог оценить масштаб нанесенного ущерба, ведь в склепе творился полный хаос. Но на это ему было плевать. Искреннее облегчение он испытал лишь тогда, когда увидел чудом не задетую погребальную урну отца. Парень моментально накрыл ее крышкой и отнес на полку, после чего вернулся к памятной стене.
Мигель взял в руки рамку с фотографией Франко и крепко прижал к груди, заключая в некие объятия. Ему до изнеможения хотелось, чтобы теплые руки отца обняли в ответ, успокаивая и даря надежду на лучшее, но реальность сильно била под дых, ведь этого больше никогда не произойдет. Парень недолго простоял так, словно взвешивая все за и против, решая, как поступить и с кого начать.
Отец ошибался, когда утверждал, что месть не принесет облегчения… Я же считаю иначе. Проверим, кто из нас прав?
