– Это почему? – нахмурившись, спросил Натабура, чувствуя, что ему теперь не догнать хаяка-го.
Андзица засмеялся:
– Долго объяснять. Как ты это сделал? – угрожающе, как бык, наклонил голову.
От него исходил все тот же знакомый запах. Такубусума, вспомнил Натабура. Странно! Это дерево росло в горах Коя, но его волокнистая древесина ни на что не годилась и к тому же испускала резкий пьянящий дух. Правда, изредка из нее делали обухи топоров, предварительно вымочив. Вода от этого становилась желтой и вонючей. Рыба в ней не жила, а люди травились. Но сильнее всего пахла не сама древесина, а огромные белые цветы, на которые не садились даже пчелы, а только огромные, жирные мухи. Для человека же цветы были ядовитыми.
– Хоп?.. – равнодушно переспросил Натабура, пряча годзуку и из упрямства не обращаясь к собеседнику почтительно – сейса. Какое-то странное чувство остановило его, словно он общался с нечеловеком.
Перед андзица стоял робкий и скромный подросток. Только глаза выдавали в нем опасного противника. Впрочем, они тут же сделались сонными и равнодушными. Кто-то его этому обучил, с удивлением подумал андзица, кто-то опытный и дальновидный. Или мне показалось? Если бы только андзица знал, что этот прием назывался «спрятать дух» или вообще – «дух пустоты», он бы отнесся к Натабуре еще более настороженно. А он всего лишь подумал: «Надо присмотреться. Может быть, это то, что мы ищем». Единственное, он не разглядел под ветхой одеждой Натабуры – тела, мускулистого и прокаченного до последней мышцы. Разве что из-под рваных штанин выглядывали икры – рельефные, длинные и плоские. Но такие икры были и у пастухов, и у воинов, да мало ли у кого.
– Можешь не отвечать. Дело хозяйское, – усмехнулся андзица. – Но ты ведь хочешь спасти своего друга?
– Предположим, – Натабура внимательно следил за глазами андзица, пытаясь угадать его намерения.
Кто он? Может быть, бес из тех книжек, которые привозили с запада? Бесов в человеческом обличии я никогда не видел.
Но андзица тоже обладал искусством запутывать мысли. К тому же он был старше и имел больше жизненного опыта.
– Вначале мы с тобой поедим, а потом я расскажу, как это сделать, – андзица шагнул в сторону раскаленной дороги, приглашая Натабуру следовать за собой и одновременно подчиняя своей воле.
– Я не хочу есть, – упрямо мотнул головой Натабура, помня, что учитель Акинобу за еду всегда платил.
– Прекрасно, – обернулся андзица, – поест хоть твоя собака.
– Хоп! Мы сыты, – упрямо сказал Натабура, придерживая Афра за загривок.
Казалось, Афра все понял и не прочь был поживиться за чужой счет, потому что вежливо вырвался, блеснув глазами, и отбежал на пару шагов. Натабура подумал, что пора сделать для друга ошейник.
– В местных харчевнях подают молочного поросенка.
Рот у Натабуры наполнился слюной. И хотя на родине у них поросятину не ели, им с учителем Акинобу приходилось довольствоваться любой пищей, которую они находили во время длинных дорог. Кими мо, ками дзо! Слишком все просто для ловушки, словно рассчитано на дураков, подумал Натабура.
– Ты хочешь попасть в Карамора? – искушал андзица.
Ясно было, что речь идет о черном замке-ямадзиро. Натабура невольно поднял глаза на громадину, заслоняющую солнце:
– С чего ты решил?
Монах ему не нравился все больше и больше. Он не собирался драться, но помыслы его были черны и сокрыты Богом лести, Мотасэ – существом непостоянным, как деревенский пьяница.
