Это был знакомый запах, горьковато-сладкий, оставлявший неприятный приторный привкус во рту. Пока разглядывала своих валяющихся как брёвна товарок, пыталась вспомнить, почему ей знаком этот запах.
«Что же это за дерьмо? Чем они умудрились так убиться за каких-то два часа?»
И вдруг вспомнила: это был из запах её прошлой жизни.
Екатерина не помнила свою мать, а в возрасте двенадцати лет убежала из детского дома, где все её обижали. Даже добралась до соседнего города. Там на улице познакомилась с парнишкой. Он поделился своим бутербродом и предложил погулять. Они лазили по подворотням, пугали голубей, а потом забрались на крышу заброшенного дома.
Там Ванька познакомил её со своими друзьями. Выглядели ребята значительно старше. Они сидели на импровизированных стульях, о чём-то своём общались. Стульями служили старые дощатые ящики. Крышей им служила кое-как сколоченная деревянная конструкция, обтянутая грязным целлофаном. Из рук в руки передавали небольшую пластиковую баночку, из которой понемногу отпивали.
Катя сначала не понимала друзей нового знакомого. Пока один из них не подошёл и не спросил:
– Компота хочешь?
– Нет, – ответила Катя. Несмотря на сильный голод, на всякий случай отказалась. Эти почти взрослые парни ей совсем не нравились.
– Ты чё, трусиха? Она трусиха! – громко крикнул парень с жёлтыми зубами своим приятелям. Они как кони заржали.
Катя не любила, когда её так называли. Она встала, подошла к компании, здесь в этой импровизированной «беседке» стоял странный запах, противный, оставляющий во рту гадкий привкус.
– Ребят, дайте девочке! На, это компот! Да куда ж ты так сразу… – парень округлил глаза.
Катя сделала несколько больших глотков и сразу потеряла сознание. Очнулась в больнице. Там очень добрая медсестра Тамара Васильевна ей сказала: «Девочка моя, лучше пей нормальный алкоголь, кури сигареты. Если уж так хочется. Чем такую гадость употреблять! Но если ты дура, то продолжай».
Эти слова врезались в память на всю оставшуюся жизнь.
Сейчас, глядя на Светку и Олю, она испытывала отвращение.
«Это надо же до такого докатиться, и вроде уже не подростки, должны понимать последствия. Идиотки».
Катя подошла к окну и открыла настежь обе створки. В комнату полился свежий вечерний воздух.
– Закрой! Холодно. Ты кто? – Олька, пошатываясь, села на кровати и мутным неподвижным взглядом уставилась на Катю.
На соседней кровати захихикала, а потом закашлялась Светка.
– А я узнала! Это Катюха! – прохрипела она и опять закашлялась, пуская слёзы и слюни.
Вытершись подолом ночнушки, девушка, шатаясь, встала. Зрелище она представляла из себя плачевное: опухшее от пьянки лицо, красные мешки под глазами, пересохшие потрескавшиеся и местами кровоточащие губы. Обесцвеченные с отросшими корнями волосы торчали в разные стороны. Такой же мутный, как у и Ольги, взгляд.
– Светка, тебе Бабу-Ягу без грима играть можно! – Катя отшатнулась. – Вы как так напиться успели?!
– А мы и не пили. Это пацаны с четвёртого этажа заходили, они бухло открыли. А нам принесли штуку такую, «Отпад», вроде, называется. Может, ты хочешь? Вот мы по чуть-чуть упо… уптр... употребили! – Света, заикаясь, еле вымолвила последнее слово. – И тебе оставили. Где-то была половинка…. Ща, погоди. Лёль! Ты куда эту… ну… Как он зовётся? Короче. Куда дела?!
– Не, я… не, я… не знаю, – еле промямлила Олька. Её тело судорожно затряслось и девушку вывернуло содержимым какой-то белой массой на пол.
