– Останься! Может, сегодня ты не откажешься, и мы вместе поужинаем. Ты ведь до сих пор не могла как следует оценить мои кулинарные способности.
– Ещё как могла!
– Посидим, потолкуем.
Хенка смутилась, ведь ужинать она привыкла не у Кремницеров, а дома, но настойчивое приглашение не отклонила. Да и как его отклонишь, если тебе оказывают такую честь, хотя, по договору, Хенка имела право кушать то, что едят сами хозяева, и обедала у них.
– Сейчас я накрою стол на три персоны, позову свёкра, и мы устроим пир. Мой свёкор очень интересный собеседник и широкой, щедрой души человек.
Стол был застелен вышитой полевыми цветами скатертью. Этель аккуратно расставила тарелки с золотыми ободками и положила приборы – вилки и ножи с костяными ручками. Такие до службы у Кремницеров Хенка и в глаза не видела.
Этель осторожно постучалась в комнату свёкра, но вскоре вернулась оттуда одна.
– Реб Ешуа в последнее время неважно себя чувствует, – сказала она. – У него грудная жаба и больная печень. Но он всё-таки обещал ненадолго выйти. Сейчас я принесу первое блюдо. Ты ведь, кажется, ещё ни разу не пробовала мои вечерние яства…
– Я знаю, что вы прекрасно готовите, Этель.
– Арон говорит, что я лучшая кулинарка во всём Каунасском уезде.
– Это правда, – польстила ей Хенка.
Пока Этель возилась на кухне с первым блюдом – салатом оливье, из своей комнаты вышел ссутулившийся реб Ешуа Кремницер в длинном атласном халате, перепоясанном широким поясом.
– Что-то мне, детка, не можется. Видно, без доктора тут уже не обойтись. Давит грудь, колики в правом боку, – пожаловался он Хенке. – Если я слягу, кто будет вместо меня торговать? Ведь только в субботу со спокойным сердцем можно закрыть лавку, только в святую субботу, на еврейские праздники и в семидневный траур по хозяину-покойнику. Но пока я, слава тебе Господи, не покойник, ещё копчу небо.
– Что вы, реб Ешуа, говорите! Живите до ста двадцати лет!
– Сойдемся с тобой на девяноста. У меня нет возражений.
– И я согласна, – подхватила Хенка.
– Торговец приучен всегда делать скидку. Я, деточка, не жадный. Надо не скаредничать и оставлять другим хотя бы пару лишних годочков сверх того, что им выделил наш милосердный Господь Бог. – Реб Кремницер ел мало, охал, кряхтел, ёрзал на стуле и наконец встал из-за стола.
– Спасибо, Этель. Было очень вкусно, но переедать на ночь вредно.
– Вы же ничего не ели, – упрекнула свёкра Этель. – Как вы будете здоровы?
– Ел, ел. Ты готовишь прекрасно. – Реб Ешуа перевёл дух и, исподлобья глядя то на примолкшую за трапезой Хенку, то на озабоченную его здоровьем невестку, промолвил: – А что, если я попрошу нашу милую нянечку, чтобы она мне, своему рекомендателю и заступнику, оказала услугу и на недельку заменила меня?
– Как заменила? Где заменила? – не сразу сообразила Этель.
– Постояла бы за меня за прилавком. Бог свидетель, я не забочусь о прибыли и не боюсь убытков. Просто мне кажется, что я скорее выздоровлю, если моя лавка останется открытой и кто-нибудь по-прежнему будет в ней торговать и торговаться. К больным продавцам покупатели не ходят. Кому охота вместе с амбарными замками и дверными защёлками приобрести впридачу ещё какую-нибудь неизвестную болезнь…
– Может быть, завтра вам станет лучше… – сочувственно предположила невестка.
– Может быть. Но я, Этель, на это «завтра» никогда в жизни не надеялся. Будущее – самый ненадёжный еврейский банк. Евреи вкладывают в него все свои надежды, а потом оказываются полными банкротами…
