С первой же встречи Михайловский и Верницкий на каком-то инстинктивном животном уровне испытывали друг к другу ненависть, злобу и отвращение. Один завидовал опыту и прошлой славе. Другой молодости и будущим победам.
Все четверо остановились метрах в десяти от машины.
– Прикинь, чемпион-то наш мотор завел, а как вырубить, забыл! – проорал Слава.
– Нет, как вырубить – он помнит, он забыл, где газ находится. Так все гонки здесь и проторчит, – поддержал шутку Юра, и, довольные собой, оба громко рассмеялись.
Михайловский заглушил мотор, но из машины выходить не спешил. Чувствовал он себя совершенно разбитым, но больше, чем физическое состояние, его тревожило ощущение, что эта встреча добром не кончится. На шавок Славу и Юру ему было наплевать. Их плоский юмор был интересен только им самим. Он даже не вызвал раздражения у Михайловского. Его поразил Верницкий. Вернее, не он сам, а его глаза. Что-то странное было в его взгляде, чего раньше не было и чему Михайловский никак не мог подобрать определения.
– Юрец, прикинь, чемпион вспомнил, как мотор глушить! Но из-за старости и наркоты у него проблемы не только с башкой, но и с ногами. Он теперь выйти из машины не может.
– Старость, Слава, уважать надо. Поможем? Он чемпион все-таки, а не какое-нибудь дерьмо сколовшееся.
Тусовщики снова рассмеялись. На этот раз незнакомец отреагировал на шутку, но смех его был тихим и сдавленным. Верницкий как будто и не слышал этих реплик. Он странно улыбался, погруженный в собственные мысли, и, не отрываясь, смотрел на Михайловского. И тут наконец-то Михайловский нашел определение его взгляду. Кроме обычных презрения, отвращения и злобы, во взгляде Верницкого была жалость. Жалость врача к неизлечимо больному пациенту. И это привело Михайловского в бешенство. Он вышел из машины. Он чувствовал себя настолько сильным, что готов был разорвать в клочья и Верницкого, и все его окружение.
– Ты чего, Витя? – Подбежавший Андрей схватил Михайловского за руки и одновременно преградил ему дорогу. – Ты чего на этих малолетних дебилов внимание обращаешь! Они ж специально. Они довести тебя хотят. Да эти скоты со всеми себя так ведут…
Михайловский ничего не ответил. Не сделал ни одного движения. Он только посмотрел Андрею в глаза. И механик словно обжегся. Отдернув руки от Михайловского, он покорно отошел в сторону, давая ему пройти. Михайловский медленно пошел на Верницкого, который, не изменив позы, продолжал улыбаться. Они, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Казалось, весь мир прекратил свое существование, осталась только ненависть этих двух людей.
С каждым шагом Михайловский чувствовал, как усиливается его злоба. С каждым шагом он становился сильнее. Он подошел к Верницкому вплотную, и они продолжали молча смотреть друг на друга. Напряжение росло и распространилось на всех присутствующих, которые как будто боялись не только сказать что-нибудь или пошевелиться, но и дышать.
Всеобщее оцепенение прервал неожиданный громкий смех Михайловского. Он смотрел на Верницкого и хохотал, как ребенок, не в состоянии остановиться. Улыбка исчезла с лица Верницкого. На мгновение он растерялся, но через секунду бросился на Михайловского и повалил его на землю. Катаясь в пыли, оба были похожи на дерущихся мальчишек. Верницкий беспрерывно тряс не прекращающего хохотать Михайловского и повторял одно слово: «Заткнись!»
