Метафизика. 2024 - страница 37

Кроме того, ни один вид формы не присутствует в твердом теле в большей степени, чем любой другой; так что если Гермес не находится в камне, то и половина куба не находится в кубе как нечто определенное; поэтому и поверхность не находится в нем; ведь если бы в нем была какая-либо поверхность, то и поверхность, отделяющая половину куба, находилась бы в нем. То же самое относится и к линии, и к точке, и к единице. Поэтому, если, с одной стороны, тело есть в высшей степени субстанция, а с другой – эти вещи есть нечто большее, чем тело, но они даже не являются экземплярами субстанции, мы не можем сказать, что такое бытие и что такое субстанция вещей, ибо, помимо сказанного, вопросы возникновения и уничтожения ставят нас перед дальнейшими парадоксами. Ибо если вещество, не существовавшее прежде, теперь существует или, существовавшее прежде, после этого не существует, то считается, что это изменение сопровождается процессом становления или гибели; но точки, линии и поверхности не могут быть ни в процессе становления, ни в процессе гибели, хотя они в одно время существуют, а в другое нет. Ведь когда тела соприкасаются или расходятся, их границы мгновенно становятся одной в одно время – когда они соприкасаются, и двумя в другое – когда они расходятся; так что когда они соединились, одна граница не существует, а погибла, а когда они разошлись, существуют границы, которых раньше не было. Ибо нельзя сказать, что точка (неделимая) разделилась на две. И если границы возникают и перестают существовать, то от чего они возникают? Аналогичным образом можно объяснить и «сейчас» во времени; ведь оно также не может ни возникнуть, ни прекратиться, но, тем не менее, кажется всегда разным, что свидетельствует о том, что оно не является субстанцией. Очевидно, то же самое относится к точкам, линиям и плоскостям, ибо к ним применим тот же аргумент, поскольку все они одинаково являются либо пределами, либо делениями.

Аристотель обсуждает необходимость существования третьего класса вещей, помимо воспринимаемых объектов и математических, таких как Формы. Аристотель утверждает, что если формы не существуют, то не будет и единой субстанции, и первые принципы вещей останутся неопределенными. Он подчеркивает, что математические объекты, хотя и отличаются от физических, не могут быть ограничены числом, как это происходит с элементами языка. Таким образом, вопрос о существовании Форм становится важным для понимания природы вещей и их принципов.

***

В целом можно поставить вопрос о том, почему, помимо воспринимаемых вещей и промежуточных, мы должны искать еще один класс вещей, например, Формы, которые мы полагаем. Если по этой причине, поскольку предметы математики, хотя они и отличаются от вещей этого мира в каком-то другом отношении, отличаются вовсе не тем, что их много одного и того же рода, так что их первые принципы не могут быть ограничены числом (подобно тому как элементы всего языка в этом чувственном мире ограничены не числом, а родом, если не брать элементы этого отдельного слога или этого отдельного членораздельного звука, элементы которых будут ограничены даже числом), то так же обстоит дело и в случае промежуточных элементов; ибо и там члены одного рода бесконечны по числу), так что если помимо воспринимаемых и математических объектов не существует других, таких, какими, по мнению некоторых, являются формы, то не будет и субстанции, единой как по числу, так и по роду, и первые принципы вещей не будут определены по числу, но только по роду, – если же это должно быть так, то формы также должны, следовательно, существовать. Даже если сторонники этой точки зрения не выражают ее четко, все равно они имеют в виду именно это, и они должны поддерживать формы только потому, что каждая из форм является субстанцией и ни одна из них не является случайной. Но если мы предположим, что формы существуют, а принципы едины по числу, а не по виду, то из этого неизбежно вытекают те невозможные результаты, о которых мы уже говорили.