Машина стояла именно там, куда он ее загнал. Задний борт отвалился. Лейтенант поднялся на ноги, рыча от боли. Это была неудачная попытка – пришлось опуститься. Он перевел дыхание и стал себя ощупывать. В левом боку все горело – такое ощущение, что туда засунули раскаленный пинцет. То же самое в левом плече. Рука шевелилась, сгибались и разгибались пальцы, но каждое движение сопровождалось адской болью.
Он полз боком, опираясь на здоровую руку, хрипел, сознание балансировало на краю. Силы иссякли, он лег, глядя на убитого рядового Таврина – у того в глазах застыл холод. Хорошо, что полумрак – не видно начальных признаков разложения…
За спиной бойца висел отдавленный вещмешок. Он извлек из кармана перочинный нож, перерезал лямки, развязал одной рукой. Но все усилия оказались тщетны – аптечки у бойца не оказалось. Теплые носки, кусок брезента, пара банок тушеной свинины…
Березин отдышался, пополз на поляну. Там должны быть трупы немецких парашютистов, а значит, – и аптечка. Он ползал по поляне, высовывался за деревья. Трупов не было – видно, немцы забрали их с собой. Каким именно образом, думать пока не хотелось. Но один ранец из грубой кожи он все-таки нашел.
Закусив губу, лейтенант извлек из кармана плоский фонарик, высыпал на землю содержимое ранца. Письма с фашистской родины, похожие носки, перчатки, нижнее белье, безвкусные галеты – он отбрасывал все ненужное.
Аптечка, фляжка со шнапсом – вот это настоящий подарок! Шнапс был терпким, зловонным и очень крепким. Он обжигал стенки гортани и вызывал позывы к рвоте. Но потом стало легче. Пусть на время, но все же. Березин стащил с себя гимнастерку, нательное белье – и все время выл от боли. Сползал к воде, промыл раны, протер шнапсом, не забыв часть напитка влить внутрь.
Осколки прочно сидели в теле, вызывая жгучую резь. Извлекать их в таких условиях было опасно. Как долго он так продержится? Пока не начнется заражение – часов десять – двенадцать… А потом конец, если не попадет на стол к хирургу…
Он заматывал себя бинтами – сначала плечо, потом торс, не жалея бинта и обеззараживающей мази. Кровотечение почти прекратилось, но сколько крови он уже потерял? Выбора не было – он натягивал на себя окровавленную гимнастерку, убедился, что документы на месте. Потом ползал по траве, искал хоть какое-то оружие.
В обойме у Таврина оставалось три патрона. Винтовка была тяжелее железнодорожной шпалы, зато удачно заменяла костыль. Он нашел мятую пачку с сигаретами, встал на колени, вцепившись здоровой рукой в ветку, – только такая поза была терпимой. Курил и ухмылялся: вот же резиновый мишка с дыркой в боку…
Он допил остатки шнапса, задумался: не поискать ли второй ранец? Сколько фрицев они перестреляли – человек пять-шесть? Потом отказался от этой мысли. Алкоголь способен возвращать к жизни, но в умеренных дозах и ненадолго.
«Никому не расскажу, что от смерти меня спас немецкий шнапс», – думал Березин, ковыляя к машине. Он хлюпал по воде, не замечая, как мокнут ноги. Груз из кузова пропал – все восемь ящиков. Задание они не выполнили, и если лейтенант выберется из этого ада, придется отвечать перед начальством. По головке не погладят, это точно.
Он пытался представить, что здесь произошло. Березина сочли за мертвого. Немцы вышли к озеру, осмотрели грузовик. Случаен ли десант или немцы действовали по наводке – уже никто не расскажет, незачем и голову ломать.
