Тогда ещё и в помине не было никаких пробок в Москве, но в ЗАГС её жених Михаил почему-то приехал на полчаса позже и это, и то, что букет он привёз какой-то страшненький, куцый, уже было недобрым предзнаменованием предстоящей совместной жизни. Им было тогда девятнадцать. Свадьбу справляли у её родителей, гостей было человек тридцать и всю мебель из небольшой квартиры вынесли на лестничную площадку, оставили только столы и стулья в большой комнате да широченную тахту для молодых в маленькой.
Она, невеста, блистала в белом платье с искорками люрекса и оборочками на юбке до самого пола, которое сшила мама с тёткой, он пыжился в тогда обязательном, чёрном костюме из жатки и в белой синтетической рубашке, купленной у спекулянтов.
Как и положено на свадьбе, звучали тосты за обильным столом, кричали «горько», они стеснительно целовались, затем гремела музыка в раскрытые зачем-то окна, гости веселились, пели и плясали. Она ничего не ела и не пила-предстояла первая брачная ночь. Оба только слышали о какой-то интимной, таинственной жизни: друг у друга были первыми… Но её, этой самой первой брачной ночи, не было. Когда ушёл последний гость, оказалось, что предназначенное для молодых ложе, то есть мамина и папина тахта, было занято изрядно захмелевшим и распластанным во всю её ширину необъятным телом свёкра. Их любезно пригласила к себе переночевать соседка, спали на одной раскладушке даже не раздеваясь, рядом на диване храпел сосед, а в кроватке милое сопение их годовалого сыночка периодически переходило в требовательный рёв, который гасился соседкиным тихим пением.
Женщиной она всё же стала. Это произошло на следующий день на освободившейся тахте. Ничего кроме небольшой боли, она и не поняла. Очевидно всё так и должно было быть-решила она. Следующие пять лет она тоже ничего так и не поняла, потому что не знала, что она должна понять; она честно выполняла свою роль страстной женщины каждую ночь, изображая охи и постанывания, как в кино, выслушивая его объяснения в безграничной любви и отвечая восхищением на его вопросы об удовлетворении происходящим. Длилось это минуты две. Он потел, потел так сильно, что всё бельё было мокрым, как после стирки. Ей было противно, брезгливо и непонятно, что может быть в этом прекрасного. Спросить у матери – невозможно, у подруг – стыдно. Он был ей предан, выполнял любую домашнюю работу, чинил электропроводку, мыл полы, мастерил какие-то полочки… Со стороны брак удался.
Как-то зимой на работе ей предложили путёвку в Ессентуки. Стояли жуткие морозы, совсем не свойственные этой местности. Большую часть времени она проводила в корпусе, на процедурах и в столовой. За соседним столиком появился мужчина лет тридцати, худощавый, рыжеватый, с невероятно синими глазами. Некоторое время они переглядывались, потом познакомились, потом она влюбилась. Звали его Димой. Она влюбилась и наконец узнала, что такое настоящее наслаждение. Он просветил её во всех тонкостях и премудростях интимной жизни между мужчиной и женщиной. Она познала в ту зиму самоё себя, она ждала с нетерпением этих вороватых свиданий, была счастлива бесконечно. Когда закончился срок её путёвки, он проводил её. Оба знали, что никогда больше не встретятся. Было немного грустно.
Вернувшись домой, она объявила Михаилу, что хочет развестись. Он благородно переехал к родителям, оставив ей квартиру, доставшуюся ей от её же бабушки.
