Методология и философия права: от Декарта до русских неокантианцев - страница 6

Вместе с тем методологически важно, что уже на уровне классических доктрин естественного права XVII века не было совершенного отождествления социального и математического бытия; более или менее сознательно начинает противопоставляться понятию механической природы культурный и нравственный мир человека, как царство свободного установления. В лице Г. В. Лейбница естественно-правовая мысль уже четко показала отличие нравственных понятий от категорий механических. Приемлемость математических методов в области социальных наук, как покажут будущие концепции, прежде всего И. Канта и Г. Гегеля, не очевидна и не доказательна. Философское знание в целом и социальные науки в частности не должны ориентироваться на математические методы в силу специфики своего предмета исследования.

Резюмируя сказанное, отметим, что в приложении к социально-политическим вопросам математический метод не мог быть до конца оправдан. По своим задачам этот подход требовал разложения социальной материи на ряд константных отношений, которые есть в математике и механике. Натуралистической социальной философии в некоторых случаях удавалось формулировать отдельные положения, притязающие на общеобязательность истин математики и физики. Вместе с тем, когда дело доходило до построения общего здания социальной философии, общества, государства, права, тогда приходилось признавать их изменчивый характер: подлежащее времени и месту, зависимое от случайностей и исторических условий положительное право, конкретные формы правлений, изменение объема и видов прав человека. Теория естественного права не уничтожала разнообразия проявлений политико-правовой материи, она входит в него, как необходимое связующее звено между человеком и государством.

Как справедливо полагал Т. Гоббс, при всем разнообразии положительных законов всегда будет считаться гражданской добродетелью – их соблюдение и пороком – идти против них. И если в одном государстве справедливым считается то, что в другом является несправедливым, то везде имеет значение максима, постулирующая ненарушимость данных, установленных государством законов. Нарушать договор и, следовательно, преступать положительный закон – значит преступать закон естественный. Кража, убийство, прелюбодеяние и все преступления удерживаются естественным законом. Но что в государстве называется кражей, что убийством, что прелюбодеянием, что, наконец, преступлением, – все это должно определяться не естественным, но положительным законом: «Ведь хотя закон природы запрещает воровство, прелюбодеяние и т. п., однако, если гражданский закон прикажет посягнуть на что-то, это уже не будет воровством, прелюбодеянием и т. п.»[29].

Другими словами, так как позитивное изменчивое право является необходимой частью социального бытия людей, последнее характеризуется не только суммой постоянных, но также и суммой переменных отношений. Социальные отношения нельзя отождествлять с законами природы и с математическими формулами. Признать это принципиально значимое методологическое положение означает осознать недостаточность физико-математических аналогий для конструкций общества, права, государства. В итоге к этому склонялись теоретики и философы права XVII века: Б. Спиноза, теоретически обосновывавший демократию, но признававший разумными и аристократию, и «разумную» монархию; Р. Кумберланд, отличавший проблему изображения идеальных конструкций в области государства и общества от проблемы их реального исторического происхождения; С. Пуфендорф, полагавший, что вопрос о наилучшем государственном строе может быть решен только сообразно с конкретно-историческими условиями.