– За метлой следи, коза, – проворчал Хлыст. – А то не погляжу, что ты – телка.
– Так не гляди. – Острие отвертки выскользнуло из-за пазухи. – Давай раз на раз, че ты? Или только на словах махаться мастак?
Лохмач медленно выпрямился, и в этой неспешности таилось столько же опасности, как и в поднявшейся из гнезда гадюке.
– Не надо! – всхлипнула Мелочь и повисла на шее сестры, подставив спину шагнувшему навстречу мальчишке. – Не деритесь!
Ржавый набалдашник со свистом рассек воздух и рухнул в костер, разметав во все стороны искры и уголья. Драчуны прыгнули кто куда, как сошедшиеся в поединке коты, чье заунывное пение прервало ведро ледяной воды.
– Варежки – хлоп! – прикрикнул главарь. – Никаких рамсов в бригаде, ясно?
Хлыст и Ксюха отвернулись друг от друга и надули губы: пламя пригашено, но не потухло. Засиделись ребятки, давненько не стравливали пар. Ну, ничего, скоро разомнутся, лишь бы от такой зарядки башни не снесло.
– Ну, кто еще?
Первым подошел Булка, за ним, с большой неохотой – хорек. По глазам было видно – боится, но коль уж тормоз не струсил, то и ему слабину давать никак нельзя – загнобят.
– А вы – марш домой. – Герман ткнул пальцем в сторону притихших сирот.
– С чего вдруг? – окрысилась старшая. – По-твоему, я хуже вас?
– Нет. Никто из нас так не думает, – соврал Грид, покосившись на Хлыста. – Но если тебя шлепнут – с мелкой что будет? Я с ней нянчиться не собираюсь, у самого… забот хватает. Да и другие тоже.
Девушка хотела возразить, но опустила голову, и, несмотря на разницу в росте и сползшую на лоб кепку, Герман заметил, как розовые пятнышки расползлись по скулам, а губы сжались в бледную линию.
– Вот-вот. Короче, рамсить с Кротом вообще не резон, надо провернуть все тихо и быстро. Ждем ночи и чешем огородами прямо к должнику, щемим черта – и по тапкам. Как стемнеет – у меня, и прихватите что-нибудь с кухни… так, на всякий.
Когда он вернулся домой, мать спала на диване, прижимая к груди Сашку. Укрыв их облезлым одеялом, парень занялся хозяйством, которое с прошлого года заметно оскудело. Помидоры уродились крохотными, как сливы – в горсти с десяток уместится, зеленовато-бурыми, с засохшими, похожими на старые шрамы, носиками. Бочка наберется – и то радость, а ведь треть придется отдать Капитану за крышу. То есть, за защиту, но не от шуховцев или тварей – на них крейдеры и не думали нарываться, чуть какой шухер – сразу на Завод, и двери на засов. Нет, оброк оберегал от самих крейдеров, да и то так… тухленько. Убить не убьют, да, но изувечат или ограбят – за милую душу. А если вдобавок проштрафиться и не выполнить поручение, то никакие помидоры не помогут, хоть собирай манатки и беги, куда глаза глядят – да только некуда. Больного ребенка и с трудом ходящую женщину не примут даже музейщики, а если Герман уйдет один – в наказание порешат не только родных, но и шайке достанется.
Да и не привык он бегать от проблем – на Крейде трусы и слабаки долго не задерживаются. В день, когда отец ушел в последнюю ходку, он позвал сына, взял за плечи и строго посмотрел в глаза. Нюхач редко говорил с отпрыском на подобные слишком взрослые темы, но тогда как почуял, что уже не вернется.
– Ты, – начал он, – ничего не бойся. Кто боится – тот не жилец. На заводских не рыпайся, покуда сам заводским не станешь, а «левым» спуску не давай, понял?
Мальчишка кивнул.
– Вот и молодец. Живи так, чтобы ни одна мразь об тебя ноги не вытирала.
