Вот так-то… Власть у Судей огромная, почти беспредельная. От общества они имеют все, что душа пожелает. Еда, питье – самые лучшие. Одежда и все, что еще для жизни нужно, – само собой. Молодки по первому слову мужские потребности Судьи удовлетворят, и не какие-нибудь давалки трехглазые, а справные молодки, тоже самые лучшие.
Но за все в жизни надо платить. Судьи платят глазами. И все равно желающих на эту должность хватает, да не каждого общество берет, с большим разбором…
Рассмотрение дела не затянулось, и так все ясно. Личные прегрешения ни этого конкретного кровососа, ни его пособников никого не интересовали. Ответят за всех своих, за все дела их темные. Сразу перешли к приговору.
– Ты! – палец Судьи устремился прямиком на одного из мобилей. – Ссучился ты, как шавка поганая, братьев своих на шмот и жрачку сменял, стрелял в них и убивал. Повинен смерти! В Колодец его!
Приговоренный, молодой рыжеволосый паренек с несоразмерно развитой кистью левой руки, достойно умереть не сумел. Рыдал, визжал, скулил, рухнул на колени, обнимал ноги своих палачей (путы с пленников сняли, если связанных в Колодец бросать, не так зрелищно подыхают).
Не помогло. В десяток рук поволокли к Колодцу, не слушая вопли о том, что, мол, он только-только мобилизован, даже пальнуть ни в кого не успел, не то что убить. Раскачали извивавшееся тело, зашвырнули поближе к центру Колодца.
Слизь пришла в движение, забурлила. Толпа придвинулась поближе, теперь не страшно, теперь у Слизи есть пропитание, наружу не выплеснется. А случалось всякое, до того, как поняли, что для спокойной жизни надо Колодец регулярно подкармливать.
Сначала распалась одежда. Была и не стало, парень барахтался голым. Затем, очень быстро, не стало кожи, показалось кроваво-красное мясо.
Мобиль орал не переставая, хотя те, кто со Слизью вплотную столкнулся и каким-то чудом жив остался, рассказывали: боль поначалу совершенно не ощущается, пока Слизь еще до внутренностей не добралась. Таких уцелевших было немного. Однорукий Трофимыч, например. Повезло ему, случился рядом топор и чурбак, на каком дрова кололи, – быстро оттяпали по плечо руку, куда самая малость Слизи угодила, а ниже локтя уже ни кожи, ни мышц не оставалось, только кости сквозь студенистую массу просвечивали.
Вот такая она, Слизь. Все вокруг очень быстро в себя превращает, кроме камня, металлов и стекла. Зато земли в Затопье самые плодородные во всей округе, и чем ближе к Колодцу, тем плодороднее. И если весной посадишь картошку, то и в урожае осеннем будет она же, а в других местах всяко случается, порой такое вырастает, что глаза бы не глядели… Но за все в жизни надо платить.
Марьяша слушала, как орет парень, смотрела, как барахтается, быстро теряя наружные покровы, а затем и то, что внутри. Пыталась вспомнить мать, надеялась ощутить удовлетворение от справедливого возмездия… Но не ощущала. Вместо того пришло чувство, что все неправильно… Не так все должно быть. А как, она не знала.
Скелет, на котором мало что осталось, ушел на дно (если у Колодца вообще имелось дно, многие в том сомневались: дескать, прямиком в адские бездны дыра эта ведет). Кости Слизь тоже оприходует, но они медленнее растворяются.
Подошла очередь второго пленника, тоже из мобилей, – главного кровососа приберегали на десерт. Приговор звучал тот же самый, слово в слово, но мобиль, мужик лет тридцати, его не дослушал. Засандалил кулаком одному из охранников, оттолкнул другого – и пустился наутек.
