И пивко я следом добавил, чтобы не было в желудке монополии.
Я воду с детства люблю. Не было у нас ни гор высоких, ни достопримечательностей особых, ни памятников культуры. Только две больших реки. Все детство на берегу прошло. А больше, собственно, и негде было это самое детство проводить. Лет в пятнадцать я выбрался оттуда в центр России и с удивлением узнал, что, оказывается, бывают люди, не умеющие плавать. Это меня настолько ошарашило, что я не сразу-то и поверил. Для меня это было примерно то же, что и не уметь дышать. Да у нас на Зее так оно и было на самом деле. Потому что кто не умел плавать, тот дышать это… переставал. И, рассекая волны, приходил тогда к месту трагедии катер с аквалангистом. Не чтобы спасать присылали того аквалангиста. Нет. Понырять немного, устать как собака и развести руками. Дескать – нету, унесло течением. Через неделю всплывет. Если по Амуру на нашей стороне – то, поди, похороним. Если на китайской – то, може, и нет. Как вариант – не всплывет никогда. Это даже лучше. Не дай бог вам двухнедельного утопленника увидать. Или месячного. Кунсткамера отдыхает.
Я тонул всего один раз в жизни. Причем, научившись плавать. Не как рыба, конечно, но держался на воде уже сносно. Дернул меня черт ласты натянуть. Они дают уверенность, но, сделанные из тяжелой резины, много весят, а самое главное – меняют технику плавания. Ту самую, зейскую, экономную, которая позже позволяла нам находиться в воде на середине реки часами и уноситься по ней на целые километры. Ласты дают скорость, но смещают центр тяжести. Для взрослого человека это не столь важно. А для пацана одиннадцати лет – смертельно опасно. Тогда я затеял скоростную тренировку. В ластах. С берега на островок, что метрах в тридцати. И обратно. Чем быстрее – тем лучше. Птицей летал. Туда – обратно. Туда – обратно. Устал неожиданно и как-то мгновенно. Прямо посредине. Еще пять минут назад и не знал, что так можно обессилеть. Все бы ничего, да запаниковал я. И тело вдруг совсем ненормально встало – как поплавок. Ласты треклятые внизу, голова наверху, одним словом – клюет. Подсекай. А самое главное – сносит меня неумолимо мимо острова. Руками машу, а ноги – как чужие. Нет, не свело, не отнялись. Просто не могут – и все. Ерунда какая-то. Девушка на острове загорала. Книжку читала как раз. Бля буду, про Муму была книжка. Раз отвлеклась на меня – уткнулась обратно. Потом вдруг еще посмотрела. А я молчу. Гордый. Многие, кстати, мальчики, тонули молча. Традиция. Позор страшнее. Смерть куда как лучше. С десяток, наверное, моих знакомых перетонуло в детстве. И ни один не орал. Просто – нет на воде больше и все. Девочки – те да… Бывало, кричали. А мальчики – нет. Традиция.
Когда она разглядела наконец мои глаза – в них уже луна всходила самая что ни на есть полная. Такие, блядь, лагуны, все в кратерах! Метров пять до островка оставалось. Но для меня в тот момент они как пять километров были. Девушка книжку отбросила, подбежала, в воду зашла по пояс и за руку меня взяла. Потащила на берег, ласты по дну весело зашуршали – галька там была с орех. Вытащила она меня на отмель, где по колено, а я встать-то и не могу. Лежу в воде. Ноги руками ищу. Вот они. Только будто и не мои. Ерунда какая-то. И ласты – тяжеленные. Страшные ласты. Но все это не имело никакого значения. Позор был страшен. И обматерил я спасительницу мою. Жутко обматерил. Такими словами гнусными, что не видать мне теперь рая, как своих ушей, – никогда. Вспыхнула фея, как петарда, и бросила меня в воде к ебени матери. Правильно, конечно… Его спасают, а он… Дурак какой-то…
