- Из пивницы? – Мирослава удивилась. Как можно незаметно уйти из пивницы? Там же камень кругом…
- Цыц! – Строго шикнула мать и, довольно кивнув собранным дочкам, кинулась в покои Гдеся, откуда раздавался плач Зоси и крик младенца.
- А Зоська опять ревет. – Проворчала Марыля, хватая свой узел.
Мирослава только молча сунула сестре второй узел, а сама кинулась вслед за матерью.
- Зося, Зосенько… - пани Малгожата уговаривала невестку, одевая, словно малое дитя. Малыш уже затих, тепло укутанный нянькой и теперь увлеченно сосал хлебную соску. Оценив обстановку, Мирослава кинулась к сундукам и начала вязать еще один узел, на этот раз из Зосиных вещей.
Все это заняло меньше времени, чем казалось. И вскоре женщины Соколувские уже спускались в каменный подвал, глубоко врытый в холм. Стены подвала были выложены диким камнем, так же, как и фундамент дома. Мирослава с тоской смотрела на слабый фитилек свечи, не дающий комнате окончательно погрузиться во тьму.
Они сидели в полной тишине. Тяжелые дубовые двери почти полностью глушили звуки, так что женщины не знали, сколько времени прошло и все ли спокойно наверху.
Чтобы унять тревогу, пани Малгожата достала четки и начала молиться. Зося, как раз закончившая кормить, отдала ребенка няньке и тоже опустилась на колени рядом со свекровью. Миросе и Марыле не оставалось ничего иного, как присоединиться. Вскоре все звуки потерялись в тихом бормотании.
Со временем Мирослава потеряла счет времени. Ей казалось, что они уже вечность заперты в этом каменном мешке. Конечно, девушка честно пыталась молиться вместе со всей семьей, но привычные слова никак не шли на ум. И лишь когда нянька, извинившись, отлучилась к поганому ведру, стоящему в углу, Мирослава поняла, что прошло совсем немного времени. Ведь она пока не чувствует ни голода, ни жажды, ни прочих надобностей, хотя и прибежали все в подвал прямо из постелей.
Сложно сказать, сколько прошло времени. Иногда Миросе казалось, что там, наверху, уже случилось что-то страшное. Что вокруг не осталось никого живого, и только обгорелые остатки дома лежат сейчас на холме, закрывая вход в подвал. Иногда ей казалось, что где-то рядом раздаются звуки и сейчас в дверь постучит закованный в латную рукавицу кулак.
Скрип открывающейся двери заставил всех вздрогнуть.
- Ну, рыбоньки мои, напугались? – Пан Януш, растрепанный, потный и жутко довольный стоял в дверном проеме. В ярком свете факела отец показался Мирославе моложе, и как-то… грознее, что ли.
- Яно-очку! – Панна Малгожата с протяжным стоном повисла у мужа на руках. Она обнимала его, гладила закопченное лицо, не жалея расшитой рубахи. Целовала мужа, совершенно не стесняясь присутствующих тут же детей и невестки.
- Яно-очку! Кохане мое!
- Ну все, все, Малгосю… Творец миловал… - Пан Януш, счастливый и смущенный одновременно, пытался одной рукой обнять жену, а другой – отодвинуть факел подальше от нее.
Глядя на эти неуклюжие попытки, Марыля прыснула и, встав, забрала у отца факел.
- Наши победили, татусю? – Спросила она, напоминая супругам о том, что они в этом подвале не одни.
- Победили, Марысько. Пробедили!
- А Гжесь? – Голос Зоси дрожал. Видно, она ждала, что сейчас вслед за отцом в подвал спустится и ее муж. И теперь успела напридумывать себе всяких страстей.
