Между избранными и изгоями - страница 2



– Привет, мам, я хочу тебе кое-что рассказать.

– Что случилось?

– На работе женатый мужик уже давно в меня влюблен. У него трое детей и жена. Он мне вообще-то не нравится…

– Так скажи ему: пусть вернется к жене и детям.

– Говорила и угрожала…

– Скажи тому молодому человеку, Стасу, с которым ты встречаешься. Пусть поговорит с ним.

– Это же на работе, мам, поэтому я не хочу Стаса в эту ерунду впутывать.

– Виолетта, дочка, не сейчас. Дай мне какое-нибудь обезболивающее, голова болит, – ответила мать.

"Вот и поговорили", – подумала Виолетта, достала из шкафа в коридоре коробку с таблетками, нашла нужный препарат и дала матери.

С раннего детства Виолетта запомнила одно простое домашнее правило: если мама сказала, что у нее что-то болит, то разговаривать с ней больше не надо. Обычно, когда у Виолетты появлялись вопросы, она обращалась к отцу, так как у матери постоянно что-нибудь болело. Иногда дочь с матерью разговаривали по душам, но случалось это очень редко, когда мать была в хорошем настроении.

Отец был старше матери на двадцать с лишним лет. Виолетта родилась, когда ему было пятьдесят два года. Мать и отец познакомились в автопарке, где он работал водителем автобуса, а она устроилась туда в отдел кадров. Отец был разведен, а мать (ей тогда было около тридцати лет) до этого никогда не выходила замуж. Виолетта не слышала от родителей рассказов о том, как они познакомились, влюбились, поженились… Ей не на что было жаловаться, и она не могла сказать, что ее не любят. Родители всегда обеспечивали дочь всем необходимым: покупали все, что имели ее сверстники; всегда праздновали ее день рождения; если она просила деньги на кино, новый телефон, на подарок для одноклассницы – они никогда не отказывали ей. Но порой, особенно в дошкольном возрасте, маленькой Виолетте казалось, что она им чужая: как будто они вовсе не ее родители, а она не их дочь; ей не хватало какого-то тепла, любви и радости в отношениях. Конечно, она знала что мама и папа – ее родные родители: у нее были мамины темно-фиолетовые глаза и рыжие волнистые волосы, как у отца. Но все же иногда возникало чувство, будто бы она живет в чужой семье, и что в ее жизни должно происходить все по-другому, а не так, как сейчас. Словно она проживала чужую жизнь, а не свою.

"Зачем они меня родили, если даже разговаривают со мной редко, – в десятилетнем возрасте сама у себя спрашивала Виолетта. И сама же отвечала, – потому что так делают все. Все рожают детей…"

Год назад отец умер. Мать плакала на похоронах, а когда Виолетта хотела обнять ее, она отстранилась:

– Не сейчас, Виола. Я плохо себя чувствую.

– Когда у меня будут дети, я всегда буду для них здорова, – со злостью сказала матери Виолетта.

На следующий день дочь попросила прощения у матери за свои слова.

"Все нормально. Мы все были на нервах", – ответила мать. Больше на эту темы они не разговаривали.

Когда отца не стало, между матерью и дочерью как будто исчезла какая-то соединяющая нить. Семейная жизнь в квартире стала больше похожа на жизнь в общежитии, где у каждого жильца определенные обязанности по поддержанию порядка в помещении. Мать все реже и реже заглядывала в комнату дочери, чтобы узнать как у нее дела, а дочь старалась как можно меньше беспокоить мать и не докучать разговорами.

Обстановка в комнате Виолетты тоже напоминала комнату в общежитии или комнату в съемной квартире, некое временное прибежище: платяной шкаф-купе, кровать, письменный стол, на нем стоит монитор, кактус, клавиатура и колонки, к столу вплотную придвинут стул, на стене висит телевизор, а в углу стоит кресло. Ничего лишнего не было, потому что в четырнадцать лет Виолетта избавилась от всех вещей из детства: плакатов с популярными артистами, кукол, плюшевого медвежонка, сувениров из разных стран мира. Все это в один день было упаковано в мусорные мешки. Девочка решила, что уже выросла и нужно оставить только самое необходимое. Ведь когда она выйдет замуж, то уедет отсюда.