– Но как же тогда отец отпускает тебя ко мне? – искренне удивлялся Женька. – Не думаю, что ты успеваешь дозреть морально и как там еще?.. по дороге в гости.
– Он просто не знает, что я хожу домой к парню, – отвечала Эля, невинно задирая бровки.
– Так ты обманываешь его? – Женька заглядывал в честные, выпученные из-под бровей, глаза подруги. – Поверить не могу! Ты умеешь врать?
Эля скептически усмехалась, трясла головой в редких кудряшках:
– Вовсе я не обманываю, просто не говорю всей правды.
– Как это?
– Он знает, что я дружу с Женькой…
– И?
– Отец уверен, что ты девочка. – Эля крыла изумленного Женьку ровным и спокойным взглядом. – Он даже представить себе не может иного. Я и мальчишка…
– Да-а… Странные у тебя отношения с папой.
– Ты ничего не понимаешь. – Во взгляде Эли мелькало что-то твердое и острое, он одновременно резал и колол. – Отец – это же просто ужас!
После таких слов Женька окончательно терялся. Он действительно ничего не смыслил в этом деле. Отца у него не было, и, похоже, Эля была единственной, кто думал, будто ему повезло. После таких ответов Женька перестал задавать подруге вопросы о доме и родителях. На самом деле, они и болтали-то не так уж много. Эля всегда была тихой и молчаливой, свои желания она любила выражать сразу действием, без лишних слов. Просто шла за Женькой после школы, молча и уверенно провожая до дома. А Женька фонтанировал, радуясь случайному слушателю, без передышки молол что-то о новых спектаклях, репетировал роли. Он видел перед собой лишь сцену, но слышал рядом твердую, тяжелую и отчего-то умиротворяющую поступь Энциклопедии. Ощущал ее грудное, теплое дыхание возле макушки. «Зайдешь? – спрашивал скорее для приличия, незаметно оказавшись возле собственного подъезда. – Дома никого». Эля кивала в ответ, и лифт, шумно перекатывая кабину от этажа к этажу, вез их в маленькую, глянцевую квартирку. Где Женька продолжал разучивать страницы текста, а Эля, по-прежнему молча, кормила его рюкзак нужными учебниками и тетрадями с выполненной домашней работой.
Но именно этой осенью, когда ее помощь стала воистину необходима, Эля вдруг отказалась делить с Женькой их привычный и уютный мирок единства противоположностей. А случилось все по воле ее отца, суровость которого стала просто невыносимой. В одиннадцатом, решающем классе он вовсе запретил дочери гулять после уроков. Теперь Эля должна была все свободное время проводить под неустанным родительским контролем. Видимо, отец опасался, что годы отличной учебы могут отправиться в тартарары, если повзрослевшая дочь вдруг вырвется из-под гнета и пустится познавать бесцельную и пустую жизнь счастливых лоботрясов. Допустить такое на подступах к золотой медали и поступлению в лучший институт города, отец просто не мог. Потому контроль стал тотальным вопреки всем слезам и мольбам дочери. Так Эля лишилась единственной отдушины, сладкого глотка свободы в кукольном мире своего непутевого, слегка блаженного друга. И Женька, казалось, был недалек от фатального провала: ему пора было задуматься о бритье патлатой головы в преддверии армейских будней. Нагнать школьную программу самостоятельно стало бы непосильной, титанической задачей. Оставалось лишь одно – готовиться к худшему. Женьку ждала верная погибель в борьбе с домашними заданиями или того хуже: он мог запросто испустить дух на занятиях с каким-нибудь дотошным занудой репетитором.
