Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - страница 32

– А, так ты из этих, – проговорил трактирщик. – Рассчитаемся после, – прибавил он, указывая на одну из дверей.

Сарбан поднялся, ощущая себя чужим в собственном теле, и вошел в темный проем. Помещение было узкое и длинное, с единственным окошком без стекла в дальнем конце. Лунный свет еле-еле озарял краешек соломенного тюфяка. Сквозь закрытую дверь доносились приглушенные отзвуки пьяных голосов. В темном углу кто-то шевельнулся. Сарбану показалось, что кто-то запутался в тяжелой занавеске, он тяжело вздохнул и собрался выйти обратно в зал, но не успел открыть дверь, как в углу зажглись свечи, и священник увидел, что не ошибся: часть стены на самом деле представляла собой плотную занавеску, за которой кто-то копошился. Он видел, как за тканью пляшут тени, трепещут в мерцании свечей.

– Кто там? – выдавил Сарбан.

Комок в горле не проходил, совсем наоборот, распухал и твердел, преграждая путь словам.

– Что… – проговорил он и умолк.

Худенькая ручка отдернула занавеску, и Сарбан увидел паренька с впалыми щеками, темноволосого, с испуганным, но ясным взглядом. Он держал в правой руке свечу, жестом приглашая гостя подойти ближе. Тогда-то Сарбан и понял, что за занавеской, которая так хорошо сливалась со стеной, была ниша, где и обитал малец. Одновременно до Сарбана дошло, что он голый.

Парень засунул свечу в подсвечник рядом со своим соломенным тюфячком и начал застенчиво теребить себя за пенис.

– Нет… прекрати… – сказал Сарбан и чуть не поперхнулся собственными словами. – Ты не должен… – проговорил он и отвернулся.

– Я смогу, – сказал мальчик. – Подождите чуток…

Он лег на живот. Отблески свечей плясали на них, будто в страхе избегая темной долины смерти между ними. Сарбан почувствовал, что комок в горле станет его судией и палачом, и если он не заплачет, то умрет. Но он не хотел ни плакать, ни умирать, он просто хотел дотянуться до своего Ничто, схватить за горло и выдавить из него всю жизнь до последней капли, и пусть бы с нею Мир покинуло подобное извращенное зло.

Сарбан скинул балахон и, не глядя на мальчика, прикрыл его наготу.

– Как тебя зовут? – спросил он наконец, осмелившись взглянуть и увидев, что из-под складок ткани торчат только пятки.

– Степан.

– А я Сарбан, – сказал священник и лег на тюфяк рядом с ним.

– Но… – Парень попытался вылезти из-под накидки.

– Нет, не вставай, – попросил Сарбан. – Не шевелись. Откуда ты, Степан?

– Я не знаю, господин.

– Давно здесь?

Парень пожал плечами. Сарбан окинул взглядом комнату и понял, что в ней сложно уследить за ходом времени.

– А как ты сюда попал, Степан?

Он опять пожал плечами.

– Э-э… какие у тебя самые старые воспоминания? Знаешь?

Степан кивнул.

– Ну? – спросил Сарбан.

– Мадама.

– Мадама? Ты бывал у Мадамы?

– Угу.

Сарбан тоже кивнул.

– Ты родился в ее заведении?

Парень пожал плечами. Вероятно, да.

– Помнишь, как ты сюда попал?

– Да. Дядя Папук выиграл меня в карты у Мадамы. Он мне сам так сказал, и это все, что я знаю.

Сарбан обыскал карманы, нашел несколько «клыков» и дал мальцу. Тот взял, опасливым взглядом окинул комнату, погруженную во мрак, и спрятал монеты под тюфяк.

– Польза от них будет?

Парень как будто не понял.

– Что ты с ними сделаешь? Потратить сможешь?

Степан покачал головой: нет.

– Их отнимут?

– Да.

– Ты хоть иногда выбираешься отсюда?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

Сарбан старался обуздать свой гнев, не показывать своих чувств, не выдавать себя. Но все-таки одна слеза одержала победу, скатилась по щеке, застряла в бороде.