Я с трудом выпрямился, посмотрел на мертвого товарища (или все-таки друга?) и понял, что не знаю ни одной молитвы. Ничего страшного, я верю, что Бог и без молитв способен отличить грешника от праведника. Если, конечно, Бог есть.
Я вспомнил чудовищно националистический анекдот про Иисуса Христа и палестинского шахида, улыбнулся и пошел прочь.
5
Я сидел в круглосуточной забегаловке, на которую каким-то чудом набрел, бесцельно слоняясь по ночному городу. На столе передо мной стояла глиняная миска с гречневой кашей, в которой, если очень потрудиться, можно было откопать крошечный кусочек чего-то, отдаленно похожего на мясо. Рядом лежала краюха еще теплого черного хлеба, а чуть поодаль стояли глиняная кружка с поганым пивом и глиняная рюмка со столь же поганым самогоном. Нефильтрованное пиво – это, конечно, хорошо, но всему есть предел.
Я смиренно сидел в самом дальнем от входа углу заведения, объемистый куль с упакованным внутри автоматом лежал под лавкой, придавленный моей ногой. Рядом оттягивалась компания не обремененных интеллектом молодых ребят. Судя по разговорам, обслуга купеческого каравана. Или охрана. Пожалуй, второе больше похоже на правду: все – не ниже ста семидесяти сантиметров, а в этом мире такой рост значительно выше среднего.
На меня настороженно косились, но с разговорами не приставали. Заметили оружие под рогожей? Нет, это невозможно, они пришли позже и не видели, как я прячу куль под лавку. Тогда что? За кого они меня принимают? За разбойника?
Полумрак расступился, и на лавку напротив взгромоздился коренастый парнишка – на вид лет пятнадцати, но не по годам крепкий. Несколько минут назад товарищи посылали его разузнать последние новости насчет того, что там громыхало час назад в бляжьей слободе. Судя по возбужденно бегающим глазам юноши, он услышал много интересного.
– Слушайте, пацаны, – начал он, – там такое… – Он перекрестился. – На Московском тракте монахов-то, монахов… сотни две будет, не меньше.
– Да хватит тебе заливать, – буркнул кряжистый бородатый мужик лет сорока, судя по всему, начальник этого коллектива. – Скажешь тоже – две сотни.
– Вот те крест, дядя Сидор, – парень перекрестился еще раз, – истинно говорю – две сотни, не меньше. Так и шныряют везде, так и шныряют. И какие-то они… перепуганные…
Парень произнес эти слова, да так и замер с открытым ртом. Видно, до самого дошло, что он сказал. В этом мире испуганный монах – настоящее чудо.
– Кого им бояться? – удивился дядя Сидор. – Ты, Афонька, говори, да не заговаривайся. Две сотни монахов только антихрист напугает.
Афонька согласился, побледнел и перекрестился еще раз.
– А вы как думаете, уважаемый, – обратился ко мне дядя Сидор, – разве может что-нибудь напугать две сотни монахов?
Я пожал плечами, думая, что этого хватит, но дядя Сидор выжидательно смотрел на меня – пришлось дать более развернутый ответ.
– Напугать можно кого угодно, – сказал я. – Антихрист, не к ночи будь помянут, – я перекрестился, – тому пример, да и обычный дьявол тоже любого испугает. Ну или почти любого. Еще две сотни монахов могут бояться трех сотен вражьих монахов – только откуда врагам взяться в самом сердце России? А мог появиться один дикий монах, но очень сильный.
– Такие монахи только в сказках бывают, – усмехнулся Сидор. – Сдается мне, здесь в другом дело. Помните, ребята, как в позапрошлом году под Серпуховом над лесами змий летал? Наверное, и сегодня что-то подобное сотворилось. Вот только что? Как взрывы пошли, показалось мне, будто белое зарево поднялось над домами – словно ангел божий сошел на грешную землю. Но это не ангел.
