Мифы о русской демократии, грязи и «тюрьме народов» - страница 18
И наверное, «вершиной» католической монашеской медицины того времени была практика, когда лекарства приготовляли… из трупов. Не хочу вдаваться в подробные описания, но трупные ткани шли в качестве материала для приготовления отваров, настоек, примочек и порошков. Причем я веду речь не о каком-то там темном VIII веке, это XVI–XVIII века – мушкетеры, Людовик XIV и канун Французской революции.
Города XVI–XVIII веков
Может быть, все эти ужасы так и остались в мрачном Средневековье? Нет… И в Новое время ведущие столицы Европы, даже Лондон, Милан или Париж, оставались средневековыми городами с узкими улочками, без канализации и водопровода. Перенаселенная каменная пустыня, без садов и парков внутри городского контура. Но зато окруженная практически непреодолимой преградой.
Как правило, функцию канализации в средневековых городах выполнял ров, наполненный водой, окружавший городские стены. В этом рве копились нечистоты за многие, многие годы. Наверное, в этом был особый стратегический смысл: ров выполнял дополнительную защитную функцию. Можно предположить, что не каждый из желающих захватить город отважился бы подобный ров переплыть.
Описания Парижа в нашумевшем сериальном романе Анн и Сержа Голон просто пугают[35], не говоря уже о Бальзаке и Золя («Чрево Парижа»). В России никогда не было настолько отвратительного, грязного и опасного для жизни города.
Еще более смачное описание Города-Светоча, главного города Европы, Парижа, предстает со страниц книги Зюскинда[36].
Вот каким видится ему Париж «галантного» XVIII века:
«Улицы провоняли дерьмом, задние дворы воняли мочой, лестничные клетки воняли гниющим деревом и крысиным пометом, кухни – порченым углем и бараньим жиром; непроветриваемые комнаты воняли затхлой пылью, спальни – жирными простынями, сырыми пружинными матрасами и едким сладковатым запахом ночных горшков. Из каминов воняло серой, из кожевенных мастерских воняло едкой щелочью, из боен воняла свернувшаяся кровь. Люди воняли потом и нестираной одеждой, изо рта воняло гнилыми зубами, из их животов – луковым супом, а от тел, если они уже не были достаточно молоды, старым сыром, кислым молоком и онкологическими болезнями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Крестьянин вонял, как и священник, ученик ремесленника – как жена мастера, воняло все дворянство, и даже король вонял, как дикое животное, королева, как старая коза, зимой и летом…
И, разумеется, в Париже стояла самая большая вонь, ибо Париж был самым большим городом Франции. А в самом Париже было такое место между улицами О-Фер и Ферронри под названием Кладбище невинных, где стояла совсем уж адская вонь. Восемьсот лет подряд сюда доставляли покойников из Отель-Дьё и близлежащих приходов, восемьсот лет подряд сюда на тачках дюжинами свозили трупы и вываливали в длинные ямы, восемьсот лет подряд их укладывали слоями, скелетик к скелетику, в семейные склепы и братские могилы. И лишь позже, накануне Французской революции, после того как некоторые из могил угрожающе обвалились и вонь переполненного кладбища побудила жителей предместья не только к протестам, но и к настоящим бунтам, кладбище было наконец закрыто и разорено, миллионы костей и черепов сброшены в катакомбы Монмартра, а на этом месте сооружен рынок».
А вот так представляется автору появление на свет его «героя»: