Миграционный потоп. Закат Европы и будущее России - страница 18

Этническое смешение – достояние нового и новейшего времени, то есть того периода, когда религиозный запрет на этническое смешение отступил перед натиском секуляризации. Но и здесь возникает масса барьеров на пути смешения – прежде всего, языковые и религиозные. Только номадическая Америка, созданная кочевой частью европейских наций (и, кстати, полностью изничтожившей индейский «субстрат») может в будущем стать примером иного рода – последовательно осуществляемого этнического и столь же последовательного (но в меньших масштабах) расового смешения. Пока же и в США этническое отчуждение сохраняется, вызывая к жизни образ «чужого», который угрожает массе белого населения (WASP) как в повседневной жизни – из негритянских и латиноамериканских кварталов, так и в перспективе – через близкое численное доминирование небелых и «черный расизм». В последнее время этот образ сгустился вокруг выходцев из арабских стран.

Российская империя в процессе новых территориальных приобретений сталкивалась с проблемой формирования своего отношения с инородцами, принятых «под высокую руку» русского царя. Несмотря на мессианские представления о роли российского государства, империя относилась к местным обычаям с необычайно бережность: «…из Москвы не вышло ни одного прямого закона, которым бы разрушался старинный социальный порядок в инородческих землях; напротив, Московская власть эту сторону быта инородцев, по-видимому, оставила неприкосновенной; она повсюду отличает князцов от простых людей, от Московского Государя инородцы никогда не слыхали, что можно не повиноваться князцам, Москва предоставила им на волю, иметь рабов или нет; она не входила в семейные отношения <…>, словом, Московская власть явилась охранительницею старинных социальных порядков в инородческом мире».

Христианизация никогда не становилась государственным делом или значимым направлением церковной политики. Христианизация стимулировалась косвенным путем, в некоторых случаях – жестким ограничением в отправлении иноверных религиозных культов (например, после взятия Казани Иваном Грозным). Более того, исследователями отмечается, что до XVIII века в официальных письменных источниках невозможно обнаружить какого-либо внимания к обычаям инородцев. Ассимиляционные процессы затрагивали главным образом служилую элиту, переходящую на службу империи. В то же время превращение России в единственную наследницу Византии и оплот православной веры формировало условия для складывания элементов политической нации – культурно-религиозного единства стержневого русского этноса. Православное мировоззрение в силу русского лидерства постепенно проникало и в инородческую среду, формируя общегосударственную культурную модель.

Проникновение в Россию западных представлений о государственности возбудили попытки имперских властей подхлестнуть процесс культурной унификации. И поначалу политика унификации давала позитивные плоды, органичные для имперостроительства – например, ликвидация малороссийских и балтийских автономий. Никакого давления на местные обычаи политика «русификации» не предусматривала, ибо русификация носила характер укрепления государственных институтов – речь шла о «русской власти», а не о культурной унификации или этнической дискриминации. Напротив, в целях обеспечения более прочной лояльности инородцев им порой предоставлялись дополнительные льготы – например, пожалованные Екатериной II башкирам, крымским и поволжским татарам. Екатерининский указ Сенату гласил: «Как Всевышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и ея величество из тех же правил, сходствуя Его святой воле, в сем поступать изволит, желая только, чтобы между ея подданными всегда любовь и согласие царствовали». В последующий период российская этнополитика жестко требовала невмешательства власти в местные обычаи и не противодействовала местной специфике управления и правоприменения на Украине, в Польше, в Закавказье.