– Необходимо беречь наш мир, нельзя пустить в него жестоких и бесчестных! Извне мир животных, за хлебный кусок или сладость сладострастия уничтожающих себе подобных. Звери, понимаешь, просто звери. Огромный мир как танк раздавит нас, если мы, только мы, кто честен и предан лучшему, не будем все вместе, понимаешь? Я хочу, чтобы ты знала, что я всегда любил тебя. Говорю, если вдруг окажется, что я буду лишён возможности тебе это повторить. Ты должна знать, что сейчас я веду обычные дела, но они часть какой-то глобальной сделки. Некто, владеющий необъятными деньгами и властью решил переделать свой бизнес, вывести накопления, думаю, нефтяные и банковские, наверно и золото, но не всё, цены не проседали сильно на него, не важно, детали, вот этот некто, эта группа, потому что средства невообразимые, ведёт такое дело всемирно. Дело не преступное, но ценное, нет, бесценное тайной. Я обоснованно предполагаю, что множество вновь созданных компаний с цифрами и кодовыми именами это видимая часть этого передела.
Прибежали мальчики, попросили, чтобы я сделала банановый коктейль. Я отнекивалась, но мечтала уйти из спальни, чтобы он не спросил, как умеет, запутав в неясных вопросах, неожиданно и прямо главное: – Ты мне изменяешь?! Но муж сказал:
– Иди с ребятами. Просто помни, что я люблю тебя навсегда.
Больше мы не говорили, а в понедельник в обед я уже спешила на квартиру к Марио. Я знала, что не смогла бы позвонить Марио и проинформировать его ровным голосом, что видеться мы не будем, даже физически не выговорила бы эту фразу, сердце как пробка заткнуло бы горло, но при всём этом непонятные слова мужа раздражающе жили во мне.
Марио отчего-то выглядел испуганным. Он стал торопливо меня раздевать, однообразно повторяя «красавица, красавица», «люблю, люблю», как наша няня, разучивая стихотворение с моими сыновьями. С первой нашей встречи я чувствовала его насквозь и мне было противно от того, что сейчас он не любил меня, не вдохновлялся мной, а старался доставить мне удовольствие, выполнял половой акт, исполнял обязанность. Это было так унизительно, стыдно, что сразу после я встала, взяла чёрный халат, огромный, как плащ, на подобии тех, складки которых так любят изображать итальянские живописцы на святых, который Марио купил мне, чтобы я чувствовала себя уютно у него; мне хотелось спрятаться в халате, закрыться от чужого мне Марио в ванной, но он сильно потянул подол халата на себя: – Не одевайся, ты прекрасна, – сказал он таким деревянным голосом, что слёзы сами выступили у меня на глазах. Я оставила ему халат и поспешила в ванную, чтоб не расплакаться при нём, услышала его торопливые прыжки, стала оборачиваться, и в этот момент что-то тяжелое ударило в спину. Всё тело моё заполнил ужас, жидкий стул брызнул горячо мне на бёдра, и я шлёпнулась ничком на пол.
– За что?
– За розовую пони.
– За розовую пони?
Это было глупо, так глупо, как и мой вопрос:
– А почему без халата?
– Мне сказали надо попасть между рёбер, ближе к позвоночнику.
Негромко хлопнуло, и Марио лёг рядом, чуть ниже, так что я могла видеть, как мокнут в крови его густые чёрные вьющиеся волосы с застрявшим в кудрях белым пёрышком от подушки. Всё стало туманиться, боль усилилась, а потом ослабла, потом навалилась, будто малыш крутил, балуясь, ручку громкости приёмника.
Спальня наполнилась шумом, мне казалось это шумит кровь, пульсирует боль, но сказали: – В лужу не ступи, чтоб не следить. Заноси, заноси скоренько, ствол ложь в левую, он левша.
