– Надо избавиться от части вещей, взять только самое необходимое, – вздохнул Николай.
– Давайте зимние вещи оставим в вагоне, а на станции подождем, когда состав пригонят.
Пока под причитания Марии Феоктистовны перебирали и заново упаковывали вещи, остальные пассажиры скрылись с глаз. Осинцевы продолжили путь вдоль насыпи, значительно отстав от попутчиков. Но даже налегке ходьба давалась Павлу Николаевичу с трудом, сдавало сердце. Дети с беспокойством поглядывали на отца.
Они прошли не больше километра, когда дорогу им преградил отряд белогвардейцев.
– Кто такие? Куда направляетесь? – спросил офицер, возглавляющий группу.
– Штабс-капитан Осинцев, в отставке по ранению, – представился Николай и назвал остальных членов семьи.
– Следуйте за нами, на месте разберемся, – скомандовал всадник с погонами поручика.
– Господин поручик, – обратился к нему Николай, – извините, но отец не дойдет, у него больное сердце.
– Рябов!
– Я!
– Уступи коня графу, или как там его, – распорядился командир отряда.
Один из всадников спешился, помог Павлу Николаевичу сесть в седло, и отряд продолжил путь.
Через некоторое время группа въехала в село. Вдоль широкой улицы за плетнями стояли беленые мазанки, крытые соломой, лениво брехали собаки, видимо привыкшие к людям в военной форме. Осинцевы оказались на широком дворе. Под старой грушей сидели несколько человек со связанными руками. В одном из них Осинцевы узнали своего недавнего обидчика в косоворотке морковного цвета. Он тоже узнал их и зыркнул так, что у Сони мороз пробежал по коже. Но долго разглядывать друг друга им не пришлось, во двор въехал новый отряд. Среди всадников выделялась красивая молодая женщина в новенькой каракулевой папахе и ладно сидящей на стройной фигурке военной форме. Она круто осадила коня перед арестованными, и Соня невольно ахнула:
– Бежанович! Зина!
Та задержала взгляд на Соне:
– Осинцева? Какими судьбами? Да вы всей семьей… вот где довелось свидеться… Ладно, потом расскажете, – и бросила через плечо ординарцу, – Проводи в хату.
В просторной чистой горнице было тихо и тепло. Молодая сухопарая женщина орудовала ухватом около печи. В углу висели старинные иконы, украшенные вышитым рушником. На столе аппетитно белели ломти сала на широкой тарелке, из глубоких мисок выглядывали соленые огурцы, квашеная капуста, в центре стола красовалась запотевшая бутыль с самогоном. Хозяйка поставила на стол чугунок с дымящейся картошкой, ловко нарезала толстыми ломтями каравай хлеба. У голодных путников заурчало в пустых животах. Их внимание отвлекли выстрелы во дворе. Николай выглянул в окно, лицо его приобрело озадаченное выражение. Он поспешил отойти от окна.
В хату вошла Зина, пряча маузер в кобуру. Странное выражение ее лица, от которого у Сони пробежал холодок по спине, сменилось усталой улыбкой.
– Что стоите, гости? Прошу к столу. Умойтесь с дороги, рукомойник в сенях, и давайте ужинать. За трапезой расскажете о ваших злоключениях.
Она сняла папаху и портупею, расстегнула верхнюю пуговицу гимнастерки, женственным движением закинула руки за голову, вытащила шпильки, и черные локоны волной рассыпались по плечам.
Гостей уговаривать не пришлось, вскоре тарелки опустели, разговор после чарочки-другой стал оживленнее. Соня с беспокойством заметила, что Николай не сводит глаз с разрумянившегося лица ее бывшей одноклассницы, вспомнила, как увлеченно вальсировал он с ней на выпускном балу. На душе стало как-то неспокойно.
