– Ты откуда знаешь?
Тогда он восхищённо всплеснул руками:
– Охренеть, ребята! У меня кассета есть с его песнями! Только плеер не работает… Ребят, вы знаете, кто он… вообще, охренеть! Это Лютер, они подпольные музыканты, классную музыку пишут! – восторженно проговорил он, блестя глазами на чумазом лице под чёрной замурзанной банданой.
– Так это твои сочинения?!
Все оживились:
– Иди ты!
– Тебя-то что занесло сюда в эту ж***?!
И смотрят на меня, будто видят впервые.
– Как в фильме скажу вам, – чувствуя себя пафосным придурком, я всё же договорил: – Родину защищать.
Ребята и девушки оглядываются друг на друга и смотрят на меня опять:
– Ты не стебёшься сейчас?
– И песни, правда, твои?
– Мои. Но мы шутки ради записали ту кассету, – я пытаюсь побороть смущение. – Не понимаю, как она попала к тебе.
– Да купил я. Так и называется «Лютер», внутри буклетик, там пара слов о вас троих, что вы не стремитесь к славе, ла-ла… да я покажу щас!
Он побежал внутрь, а Юля подсела ко мне с заинтересованным взглядом:
– Так ты знаменитость? Круто… – играя, проговорила она.
Вторая моя подружка, Света, обняла меня с другой стороны.
– Отстань от него, Юлька…
Мужики захохотали:
– Ну, теперь отбоя не будет!
Тем временем прибежал с кассетой давешний парень. И правда кассета, как он и рассказал, кто же это сподобился распространить? Юрка, что ли? И не сказал ничего…
Я почувствовал себя как во времена школьной славы или во время успехов на институтских концертах… Только теперь этого не видит Лёля… Чёрт, неужели я никогда не перестану о ней думать?.. Меня ещё долго расспрашивали, подшучивали, подкалывали мои товарищи, говорили, что никогда бы не подумали, что встретятся со знаменитостью да ещё здесь…
– Да вы что, ребят, какая я знаменитость, перестаньте!..
Впрочем, они развлекали этими шутками больше себя. Я быстро понял это и перестал обращать внимание.
Ещё просили спеть, и я пел, так что едва не сорвал голос, и осип к ночи окончательно.
А наутро бои вошли в город со всех сторон. На нашей улице долго ничего не происходило и мы через три дня помогали жителям выходить из города по специально организованным «коридорам». Я удивился в который раз, что в этом разрушенном городе оказалось столько людей: женщин, детей, стариков, да и мужчин. Вот только, почему эти мужчины «мирные» мне было невдомёк, в моём понимании, если в твоём городе бои, мужчина не может оставаться мирным. Ты автоматически воин. Тем более чеченцы, они воины от рождения все как все кавказцы… немного позже я понял, что эти «мирные» люди, даже женщины, вовсе не мирны…
Стрельба приблизилась к нам вплотную. И уже все мы не медсанчасть, а боевое подразделение.
Двенадцатого августа погибла Юля, вытаскивавшая из-под огня раненого бойца, я не видел как её убили, ребята видели, что её «снял» снайпер и с ней вместе и того раненого, которого она тащила.
Я увидел только её труп. И то только к ночи, когда по темноте ребята принесли его под наши защищённые мощным бетонным забором стены…
Так и не узнанная мною толком, не понятая. Я смотрел на её закинутое к потемневшему уже небу лицо, уже изменённое смертью и думал, что это первый близкий мне человек, кого я вижу мёртвым.
Но близкий ли? То, что происходило несколько раз между нами… не знаю, заставляло ли это её чувствовать ко мне хоть что-нибудь. Я сейчас ощущал только жалость. Я не хотел бы быть с ней, даже будь она жива. Мне было жаль её потерянной жизни, её молодости, даже мужа, который не дождётся её…
