Я попросил бы маму позвать Лёлю, если бы она не если бы она не знала о них с отцом и не повторяла неустанно, как «разочарована», как она «так и знала», что ещё ждать от дочки «такой как эта Соколова»… Но больше всего мама говорит всё же о другом, о том, как же я так мог, как я мог не думать о них, о ней, уйти, ничего не сказав, уехать на войну, почти погибнуть, как можно так рисковать и ради чего?! Ради того, чтобы отомстить недостойной девчонке-шалашовке!..
– Нет, мама, вообще-то, когда твоя страна воюет, долг мужчины воевать! – не выдержал я.
– Вот как… – мама даже рот открыла: – но война-то… Что-то даже ещё тем летом ты и не заикался о том, чтобы воевать, «как мужчина»!
Только теперь, когда…
– Мама, пожалуйста, хватит, давай больше не будем об этом говорить, – уже взмолился я.
И всё же мама не унимается и время от времени заводит разговор о Лёле. Легче становится, когда её через неделю сменили бабушка и дед. С ними мне привычнее и найти общий язык нам проще.
… Легче, милый ты наш мальчик. Как повзрослел с весны. Стриженый теперь, худой, глаза огромные. Со светом изнутри… Ты и раньше светился, но то был ясный, чистый свет. Теперь же он из таких глубин, где мы с Иваном и не бывали…
Нас война не обожгла, мы были юные, совсем дети во время войны, мы помним голод, Иван помнит обстрелы Н-ска, бои под городом, немцев, что были в городе два месяца, пока их не выбили, у нас же в Казахстане и этого не было…
Но ни Иван, ни я не воевали, а наш мальчик…
Он не рассказывает ничего. Когда Иван спросил, Алёша побледнел, посмотрел на деда тёмным без блеска взглядом, и сказал:
– Давай не будем говорить… там… Словом, я думал, врачи много видят смертей, страшных вещей, но… – голос его дрогнул. – Люди начинают войны, потому что не знают, что это такое…
Мы переглянулись с Иваном, вот так, теперь нас учит наш взрослый внук… Наш внук, за несколько месяцев переживший столько горя, сколько нам посчастливилось никогда не видеть…
О Лёле мы не говорили и не спрашивали его, понимая, что война со всеми её ужасами это ничто, по сравнению с тем, что сделала с ним Лёля. Что Кирилл сделал. В том, что он главный виновник произошедшего, я не сомневаюсь.
Узнав обо всём от истерически рыдающей Наташи, мы с Иваном проговорили целый день об этом, не столько о том, что наш внук болен, мы не знали тогда, что он ранен на фронте, как ни дико это звучит в наши дни, но о том, что с ним сделали двое самых близких ему людей.
– Надо поговорить с Кириллом, – сказала я.
– О чём поговорить, Лариса?! – Иван рассердился так, что поднялось давление. – Да я не хочу его даже видеть! Ты прости меня, не обижайся, но я к Кириллу не поеду. У подруги Наташиной остановимся, когда к Алёшке поедем…
Но этим разговор не кончился. Через час или два Иван заговорил снова:
– Может это… Может Наташа не так поняла что-то?
– Что ж тут понимать ещё? Лёля сказала без обиняков, что теперь она жена Кирилла.
– Нет, это несусветное что-то. Он ошалел?! – воскликнул Иван.
– Ваня, выпей капель, успокойся! – я начала уже опасаться, что наши дети и внуки доведут нас до инфарктов.
