Чао, папка! Увидимся!
Пока, мой ангел, увидимся через 4825 дней…
– Маттиас?
Карин держит мой телефон. Только теперь слуха достигает мелодия звонка, и я замечаю голубоватое свечение в полумраке салона.
– Герд, – догадываюсь я и представляю, как он стоит перед нашим домом, несколько раз звонит в дверь и понимает, что мы уехали без него. Бросаю взгляд на часы на приборной панели. Он приехал без опоздания. – Ответь сама.
Герд ворчит так, что даже мне слышно. Карин просит прощения за нас обоих.
– Мы просто не могли ждать, ты должен понять нас.
И пусть Карин передаст мне, что я все такой же идиот. Это я тоже слышу и усмехаюсь, поддавшись на мгновение чувству ностальгии. Мы с Гердом были лучшими друзьями прежде, в прошлой жизни.
– Да, конечно, не беспокойся, Герд, – произносит Карин и отключается. В машине снова становится темно. – Сказал, что встретимся у больницы. И нам не следует ничего предпринимать, пока он не приедет. В том числе из-за его коллег.
Я фыркаю, ощущение тоски пропадает без следа.
– Как будто мне есть дело до его коллег… Мы хотим знать, что произошло с нашей дочерью, и точка.
Слышно, как Карин копается в сумке. Наверное, хочет убрать мой телефон. Но потом я слышу знакомый звук надрыва, с каким открывается клейкий клапан на пачке бумажных платков. Замечаю краем глаза, как она утирает платком лицо.
– Похищена, – всхлипывает Карин. – Если это было похищение, почему никто не позвонил нам с требованием выкупа?
Я пожимаю плечами.
– Потому что хватает больных, которые похищают девушек, чтобы владеть ими.
Я невольно вспоминаю Марка Суттхоффа. Что, если он все же причастен к исчезновению Лены? Господи, он ведь был у меня в руках…
– Что за жуткое слово – владеть…
Голос Карин накладывается на образ у меня в голове.
Я обеими руками держу его за воротник, приперев к стене. Смотрю в его багровое лицо.
Отвечай, скотина, где она?
– Знаю, – произношу я вслух.
Карин шумно шмыгает.
– Как думаешь, она оправится? Я говорю не про эту аварию…
– Она сильная, всегда такой была. – Я ободряюще улыбаюсь и похлопываю Карин по коленке.
Остаток пути мы проводим в молчании, лишь время от времени кто-то из нас тихо покашливает. Но я знаю, какие мысли бродят в голове у Карин. Она думает, до какой степени эта молодая женщина, с которой мы сегодня воссоединимся, осталась нашей дочерью. По прошествии стольких лет и после всего, что ей, вероятно, пришлось вынести. Раньше Карин часто повторяла что-нибудь в духе «надеюсь, это хотя бы не затянулось» или «только бы для нее все благополучно закончилось». Под благополучно закончилось она имела в виду быструю смерть, без пыток, физических и моральных, без страданий. Нередко я с трудом сдерживал себя, чтобы не вцепиться ей в горло, хотя в глубине души думал о том же. Хоть мы и сидим в одной машине и нас разделяет лишь подлокотник, я чувствую, какая огромная между нами пропасть. Карин боится. Карин сомневается. А я думаю о том, сколько всевозможных недугов способны излечить врачи, физических и душевных. Уверен, что теперь все будет хорошо. Иначе зачем Лене выживать, не будь она способна к жизни? Зачем цепляться за жизнь? Возможно, я слишком наивен, а Карин сгущает краски, а истина лежит где-то посередине, аккурат на подлокотнике, осязаемая и простая.
– Она сильная, – повторяю я еще раз, и Карин прокашливается.
Лена
Кто-то кричит:
– Нет!
И:
– Господи!
Кто-то поднимает мое окоченевшее тело. Трясет. Тепло, крепкое объятие.
