* * *
Сдерживаю хрип. Им не следует знать, что я очнулась. Прошло какое-то время, я это понимаю. Недостающий фрагмент между той последней мыслью в машине «Скорой помощи» и настоящим. Я в больнице, лежу в кровати. Голова совершенно легкая, вероятно, под завязку накачанная медикаментами. Правую руку тянет с внутренней стороны локтя. Мне поставили капельницу. Я чувствую запах антисептика и слышу знакомый писк кардиографа. Вокруг меня звучат голоса, суетятся люди.
– Вы меня слышите? Можете подать знак, шевельнуть пальцем?
Я не реагирую. Концентрируюсь на своем дыхании. Как упрямый ребенок, лежу с закрытыми глазами. Не мигаю, даже когда твой рехнувшийся отец встает у кровати и окончательно теряет голову.
– Это не она! Это не моя дочь!
Когда они выходят за дверь, полагаю, врачу приходится поддерживать его.
Я же просто лежу, как мертвая туша. Как лежала ночами, пока твой муж забирался на меня. Глаза крепко зажмурены. Я знаю, что разразится настоящий ад, как только я открою их. Мне страшно, Лена. Ужасно страшно.
Маттиас
Взгляд Карин, ее бледное лицо и неподвижные, широко раскрытые глаза.
Лена шагает к нам по коридору, держась за руку медсестры.
Наше дитя, наша маленькая Лена, моя Ленхен в возрасте, быть может, шести или семи лет. Слишком маленькая за громадным кульком сладостей, выдает мой помутненный разум. И снова образы из прошлого накладываются на реальность. Белокурые локоны, острый подбородок, глаза, боже правый, эти глаза…
Я ищу опоры и хватаюсь за руку Герда.
– Лена…
– Господи… – слышу я голос Карин, и одновременно Герд отдергивает руку.
Я невольно перевожу взгляд и вижу, как он подхватывает Карин, у которой подкосились ноги.
– Что… – вырывается у Герда, но затем он тоже поворачивает голову и глядит на девочку. – Это… немыслимо.
К нам подскакивает и его коллега Гизнер, который до сих пор держался в стороне.
– Лена! – зовет Карин.
Медсестра, что держит Ленхен за руку, резко останавливается. Та робко заходит ей за спину. Кажется, мы напугали ее своей реакцией.
– Тсс! Тихо! Не шумите вы! – шепчу я, но Карин уже не в себе.
– Что это значит? – Она хватает ртом воздух и заходится в пронзительном, истошном крике: – Лена!
Медсестра пятится по коридору и увлекает за собой девочку.
– Нет, нет, нет! Постойте!
Я реву и бросаюсь за ними, но в следующий миг рывком подаюсь назад. Меня хватают чьи-то руки.
– Лена! – я слышу собственный хриплый голос.
Потом Гизнер валит меня на пол, как взбешенное животное. Пока я извиваюсь в жалкой попытке подняться, Ленхен уводят. В коридоре только мы. И тишина.
– Следуйте за мной, герр Бек, – произносит через мгновение Гизнер и помогает мне подняться.
* * *
В сопровождении санитара нас отводят в ближайшую из свободных палат. Герд подводит Карин к кровати, и та послушно оседает. Будь у человека рубильник на спине, так бы все и выглядело. Санитар спрашивает, не позвать ли врача, чтобы дал ей какого-нибудь успокоительного.
– Нет, спасибо, – отвечаю я, не особо вникая в ее состояние. – Всё в порядке.
Когда санитар оставляет нас, Гизнер просит объяснений.
– Лена, – произносим мы с Карин одновременно.
– Та девочка в коридоре выглядит в точности как наша дочь, – объясняю я. – В детстве, – добавляю поспешно, сознавая, каким бредом это может показаться.
Родители в состоянии шока бросаются на чужого ребенка. Должно быть, такое впечатление мы производим на Гизнера. Только ребенок не может быть чужим, если выглядит как точная копия нашей дочери. Ведь не может?
