Мама проходит, бабушка тащит Вовика за руку. Я отстаю. Вокруг незнакомые люди, и в лужице не осталось воды. Стою над ней несколько секунд и слежу, как она медленно наполняет своё ложе.
Тогда вспомнилось, или уже потом, во взрослой жизни, связалась эта лужица со сказкой про Алёнушку? Не пей, братец, из копытца, станешь козлёночком! Лучше стать козлёночком.
Взрослую, меня, Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей посылало читать по военным праздникам стихи о войне.
Как-то мы ехали на такое выступление с поэтом, который прошёл всю войну, до самого Берлина. Он хмуро молчал почти всю дорогу, только перед самым выступлением сказал:
– Ну что вы можете знать о войне?
– У меня была своя война, – ответила я ему.
После выступления он сказал только одну фразу:
– Нам было легче, у нас было оружие в руках.
Эта своя война отзывалась в душе ассоциациями всю мою взрослую жизнь.
Летят журавли… Куда они летят? Как мы когда-то, в эвакуацию?
Осеннюю пору почуяв,
Вдогонку за прошлой весной,
Лечу я!
Лечу я!
Лечу я!
Кричат журавли надо мной.
И так понимаю отлично
Я крики протяжные их —
За их журавлят непривычных
Тревожно сердцам журавлих…
И мне начинает казаться —
Их гонит не осень —
Война
В далёкую эвакуацию,
Как нас угоняла она.
По залам разбитых вокзалов,
На чёрных каспийских волнах,
Куда только нас не швыряла,
И вновь нагоняла война.
И болью своей, и тревогой,
Невиданной силой сильны,
Спасали нас мамы дорогой
От голода и от войны.
Куда мне от памяти деться,
Что делать с живучею, с ней?
Встаёт беззащитное детство
Погибшее в прошлой войне…
Давно журавли пролетели.
И лишь по лицу моему
Скользят журавлиные тени,
Не видные никому
Мы докатились до маленького киргизского городка, Пржевальска, и он приютил нас до самого возвращения домой.
Живём отдельно от бабушки. Комната с тремя кроватями вплотную, двор с крепкими дощатыми воротами. Мама постоянно что-то готовит на двух кирпичах, тогда ещё стоило сказать, что хочешь есть, и она тут же начинала готовить.
Бабушка жила в двух кварталах от нас. Хорошо помню там мамину старшую сестру, тётю Любашу. Она кончила консерваторию, преподавала много лет.
Ведёт меня гулять и просит что-нибудь спеть. Я знаю множество звонких маршей, знаю про любовь, мы столько песен перепели с папой, когда ходили гулять к Дону. И я громко пою тётё Любаше наши с папой любимые песни.
– Музыкант из тебя не выйдет, к сожалению.
Оказывается, мама попросила её проверить, выйдет ли из меня музыкант!
– Не выйдет? Ну и что! Я и не собираюсь – музыкантом.
– А кем ты собираешься стать?
– Понимаете, я ещё не знаю. Например, сегодня мне хочется стать доктором, а завтра принцессой.
– Какой принцессой, откуда они в нашей стране?
– Ну, можно же думать, нарочно ты принцесса?
– Думать можно, – озадаченно соглашается тётя Любаша.
– Она у тебя фантазёрка, Томочка.
– Да, этого хватает. Так не учить её музыке?
– Какая музыка сейчас? Ты ещё большая фантазёрка. Война идёт, Юра неизвестно где, инструмента нет, а ты – музыка. Но знаешь, со слухом у неё неважно, а чувство ритма поразительное.
Это лето я помню чётко, день за днём.
У Вовки корь. Меня переселяют к бабушке и не пускают домой.
Помню острое чувство заброшенности, ненужности своей. Прихожу, стучу в глухие жёлтые ворота. Выходит мама, закрывает калитку за своей спиной, чтобы я и заглянуть не могла во двор:
– Я же не велела тебе приходить, что за упрямый ребёнок! Русским языком было сказано – Вовочка болен, ты можешь заразиться!
