Рихард едва заметно покивал головой.
– Подразумеваете вашего приемного отца? Он с вами жестоко обращался?
– Обычно, – Келлер пожал плечами. Его гориллоподобное лицо, обросшее волосами, не выражало никаких эмоций.
– Скажите, Адек, – сменил направление разговора доктор Эбинг, почувствовав, что эта тема способна заставить собеседника замкнуться в себе, – когда вы находитесь в камере, о чем думаете? Какие мысли приходят вам в голову?
Заключенный задумался. Потом ответил:
– Разные. Всех не припомнить.
– Вы фантазируете?
– Может быть, – при этих словах губы Келлера расплылись в плотоядном оскале.
– Вы прокручиваете в памяти то, что совершали?
– Да. Я вспоминаю. Это все, что у меня осталось.
– Расскажите мне, – попросил фон Эбинг, – о ваших воспоминаниях.
– Вам это интересно? – удивился арестант.
– Иначе не спрашивал бы.
– А вот остальным не интересно, – Келлер вдруг неожиданно захохотал, чуть запрокидывая голову назад. – Они говорят – это отвратительно! Это ужасно!
– Может, им просто не понять вас?
– Вы так думаете? – вопрос прозвучал доверительно и наивно. – Да! Точно! Они же ни черта не понимают!
Фон Крафт-Эбинг отметил про себя, что заключенный наконец-то полностью расслабился, почувствовал себя вполне уютно и комфортно. Возможно, он действительно усмотрел в профессоре человека, способного услышать и понять смысл его извращенных деяний, ежели он в них был. Некая невидимая нить доверия возникла между ними, что, собственно, и было нужно доктору психиатрии.
– Вы вспоминаете Джану Дильс? – спокойно продолжил Рихард, словно речь шла не о жестоко убитой и изнасилованной женщине, а о чем-то обыденном.
На лице Келлера появилась невозмутимая улыбка:
– Очень часто.
– Потому что она была последней? И эти образы более красочны и свежи, нежели предыдущие?
– Не думал об этом.
– Расскажите, почему вы это сделали?
– Просто хотел, – недоуменно ответил Адек Келлер, будто доктор спросил нечто глупое.
– Хотели убить или совокупиться с ней?
– Сначала убить. Потом удовлетвориться.
– Почему в таком порядке, а не в обратном?
На мгновение арестант смутился, будто прозвучавший вопрос ввел его в ступор. Фон Эбинг понял, что насильник теряется с ответом, потому добавил:
– Вам нравятся мертвые больше, чем живые?
– Я не люблю живых! – тут же фыркнул Келлер.
– Почему? Они вас не возбуждают?
– Мертвые покорны.
«Он не терпит сопротивления» – отметил про себя профессор. – «Возможно, видеть объект вожделения безгранично себе подчиненным, без малейшей возможности противиться, есть его патологическая потребность? В чем ее причина? В насилии над ним со стороны приемного отца? Он ему не сопротивлялся? Поэтому предпочитает смиренность? Или нечто иное?».
– Однако у вас было много женщин, Адек, – аккуратно возразил фон Эбинг. – Живых.
Келлер скривился:
– Было. В начале. Но с каждым днем меня все меньше и меньше тянуло к ним.
– Почему?
– Да я и не знаю. Просто сильное желание, как после голода. Даже сильнее.
– При этом вы отдавали себе отчет, что именно вы делаете?
– А что я делал? – скривился Келлер и пожал плечами. – Только то, что хотел.
Это прозвучало так обыденно, будто он произнес «Добрый день». У него совершенно отсутствуют нравственные чувства, подумал профессор. Никаких социальных ограничений, словно убить и совокупиться с трупом такое же обычное дело, как позавтракать утром.
– Когда вы поняли, что вам недостаточно просто раскапывать могилы и совокупляться с мертвыми? В какой момент произошло это осознание?
