– Когда-нибудь я убью и тебя, и твоего рыжего идиота Берендеева, – простонала она. – Я мечтала, что отосплюсь в субботу... А этот гад мне весь сон перебил.
– Прости, Ларис, – Лиза от души зевнула, прикрыв рот ладошкой. – Это я виновата, не услышала будильник... а может, он просто не сработал. Тимка не стал к нам подниматься, чтобы не тревожить ранним визитом.
Лариска скептически фыркнула.
– Можно подумать, когда он орёт у нас под окнами – то совершенно никого не тревожит! Иди уже, заткни его чем-нибудь, или я за себя не ручаюсь.
Лиза выскочила на балкон – как была, в пижаме, лохматая и неумытая.
– С ума сошла, Лизюкова?! – поразился её внешнему виду одноклассник. – Ты ещё не готова, что ли?! Нам в девять нужно быть в школе! Одуван меня загрызёт, если подведу. Я же ей обещал...
“Одуваном” вся школа дружно называла директрису за её перманентную химическую завивку – миллион мелких кудряшек, которые забавной пушистой копной колыхались над её головой, как у молодого Валерия Леонтьева. Звали так директрису не в лицо, разумеется, а за глаза, но все – даже учителя – были в курсе.
– Ты обещал, а я должна страдать вместе с тобой, – негромко проворчала Лиза, ёжась на октябрьском холодке. – Не знаешь, почему я согласилась на эту идиотскую затею?
– Потому, что я твой лучший друг? – с обаятельнейшей улыбкой предположил Берендеев.
– Увы мне, – удручённо вздохнула Лиза. – Ладно, жди, я быстро.
Она вернулась в комнату и, наскоро набросив покрывало на смятую постель (времени полноценно заправлять не было), распахнула шкаф. Хлопанье дверцы и скрип выдвижных ящиков разбудили задремавшую было Лариску, и та снова недовольно заныла:
– Систер, совести у тебя нет! Я, между прочим, всю неделю вкалывала как проклятая, готовилась к семинарам и коллоквиуму, торчала в библиотеке до закрытия, делала доклады... На “автоматы” пашу, недосыпаю, недоедаю!
– У меня тоже в школе неделька была не из лёгких, – огрызнулась Лиза. – Извини, что не хожу на цыпочках, но это и моя комната тоже.
Она не выспалась, спешила, и раздражение, копившееся внутри, выплеснулось на старшую сестру.
– Эгоистка... – злобно прошипела та, накрываясь одеялом с головой.
Лизины отношения с Лариской всегда были далеки от идеальных. В те периоды, когда сёстры не находились в открытой конфронтации, они пытались сохранять вежливый нейтралитет, но всё же чаще общались с бесконечными шпильками, подколками и подковырками, словно нарочно провоцируя друг у друга взрыв эмоций.
Лизу откровенно подбешивала позиция старшей сестры, которая вечно строила из себя бедную овечку. Её амплуа в семье негласно именовалось “несчастненькая Лорочка” и бесконечно поддерживалось родителями, но не Лизой. Она не понимала, за что жалеть эту здоровую, как кобыла, сытую и благополучную девицу.
– Будь снисходительнее и добрее к Лоре, Лизок, – наставляла её мама, пока старшая дочь не слышала. – Ей и так приходится нелегко...
Нелегко?! Да Лариска как сыр в масле каталась!
Отцы у сестёр были разные – Лизин папа женился на маме, когда маленькой Лорочке только-только исполнился годик, а через пять лет родилась и сама Лиза. Но отец никогда не делил дочерей на “кровную” и “неродную”, обе – и старшая, и младшая – были для него бесконечно дороги и любимы. Лариска звала его папой с самого начала, хоть и была в курсе, что у неё существует ещё и биологический папаша, ничуть, впрочем, ребёнком не интересующийся.
