– И куда идет в такую погоду?! Ведь грохнется! Как пить дать – упадет…
Он еще постоял, недовольно покачивая головой, а потом решительно махнул рукой и зашагал прямо через огромные лужи к крохотной старушонке, неуверенно шагающей по скользкой дорожке.
– Эй, стой! Стой, тебе говорю!
Старушка испуганно подняла глаза на него:
– Чего тебе? Иди своей дорогой.
– «Иди-иди», – сердито передразнил ее Федька. – Куда прешь-то? Упадешь ведь в лужу.
Бабушка, тяжело дыша, удивленно взглянула на него:
– Что ж делать-то? Жить-то надо… Вот за хлебом ходила.
Федька задумался, постоял мгновение и резко протянул ей руку:
– Держись за меня… переведу тебя через грязь. А то давай до дома тебя провожу, ты где живешь?
Бабушка, еще не веря своим ушам, изумленно всплеснула крохотными ручонками, изъеденными безжалостными морщинами:
– Боже праведный! Неужто теперь такое бывает? Ах ты, детка моя!
Она чуть выпрямилась, подалась вперед и, вытянув дрожащую руку, погладила Федора по давно не мытой голове:
– Ах ты, внучок… Золотой мой! Душа у тебя чистая…
Он смущенно отвернулся, нахмурился, чтобы спрятать счастливую улыбку, и взял у нее пакет с хлебом.
Они осторожно двигались по залитой дождем улице.
Лучисто улыбаясь, спокойно и умиротворенно шагала старушка, держась, как маленькая, за руку Федора.
А Федька…
Шел по лужам и улыбался миру настоящий человек. Чистая душа. Федька.
День начинался бурно и суетливо.
С утра хлестал холодный, колючий и очень надоедливый дождь. Он бездушно и как-то тоскливо-обреченно барабанил по стеклам, собираясь на почерневшем от влаги асфальте в огромные бесформенные лужи.
Осень, вместо давно привычной – солнечной, золотобагряной поры, в этом году вдруг оказалась плачущей, капризной и бездушной. И то сказать, почти ежедневно моросил противный бесконечный дождь, заливающийся за воротники и делающий обувь сырой и неуютной. По улицам нескончаемым потоком плыли разноцветные зонты, хоть как-то разнообразившие ужасающую серость дождливого дня.
Гришка сидел дома за столом и бесцельно водил простым карандашом по листочку в клетку, выдранному из обычной школьной тетрадки. Ему было скучно и тоскливо. А чего, собственно, радоваться? Отец уехал в командировку, мама все время на работе, Танька, старшая сестра, вечно болтающая по телефону, зубрит историю, у нее, видишь ли, завтра то ли контрольная, то ли зачет!
Гришка вздохнул: «Эх, скорее бы вечер…»
Что случится вечером, он и сам не знал, но отчего-то был уверен, что вечером непременно станет веселее.
Мама вернулась внезапно.
Так всегда бывает: ты ждешь-ждешь чего-нибудь, но именно в самый важный момент вдруг отвлечешься на что-то незначительное и пропустишь то, чего так нетерпеливо ждал весь день с самого утра.
Услышав, как в прихожей хлопнула дверь, Гришка опрометью кинулся туда, сшибая на пути стулья. Мама, промокшая и отчего-то пахнущая жухлой травой, аккуратно снимала сырые туфли, стараясь не наследить на чистом полу. Гришка, увидев ее, широко раскинул руки и ринулся к ней, закрыв глаза. Ему вдруг показалось, что он не видел маму целую вечность или даже больше. Однако мама его порыв не оценила:
– Эй-эй! Милый, постой, постой… Я вся промокла! Испачкаешься!
Она осторожно отстранила его, раскрыла зонтик и, поставив его сушиться на пол, подошла, улыбаясь, к сыну:
– Ну, вот теперь – здравствуй, сынок! Как дела?
Гришка пожал плечами и засопел носом:
