– А что полицейские сказали про… Дашу? – обрела я дар речи.
– Ничего не говорили, они же не с нами разговаривали, важные для этого больно! Зашел Валерий Степанович и приказал после обеда не разбредаться, а сидеть тут. Ну и про отпечатки упомянул. То есть он сказал как-то сложно, но потом объяснил, что это означает снятие отпечатков, – отчитался Костик.
– Дактилоскопия?
– Точно.
– А про Дашу откуда знаете?
– Ну Васька, ты совсем темная! Просто так никто не будет заморачиваться, смекаешь? И слухи уже ходят, так что сомнений быть не может.
Само собой, я смекнула, но надежда умирает последней:
– То есть это пока только слухи?
– Ага, – неохотно признались коллеги, но облегчения это все равно не принесло.
Время до обеда тянулось неприлично медленно, мой взгляд то и дело возвращался к настенным часам, но стрелки держались на месте, словно приклеенные. Рабочий процесс тоже протекал очень вяло, еще скучнее обычного. Все сидели молча в ожидании прихода мужчин в форме.
За эти несколько часов напряженного молчания я успела столько всего надумать, вспомнить все былые прегрешения, начиная со школьной скамьи и заканчивая тем, что не далее как вчера перешла дорогу на красный свет. Машин не было, а светофор такой долгий… дура, в общем. Руки в районе запястий мучительно заныли, как будто на меня уже надели наручники.
Во время обеда я даже в столовую не пошла, а ведь обычно это лучший момент за день! Не из-за еды, конечно, просто столько всего можно обсудить. С бухгалтерами, юристами, инженерами… или с Михал Иванычем, гидравликом. Чего он только не рассказывает! Но в этот раз мне было не до обеда, я выпила чай с печеньем, и то застряло в горле. Я беспокойно вертелась на кресле и ждала, как мне казалось, неизбежной участи.
Запугала я себя до такой степени, что доводы коллег вдруг стали выглядеть логично и признаваться я передумала вовсе. В конце концов, какой у меня может быть мотив? Нас с Дашей вообще трудно будет связать, мы едва общались. Кажется, разок поздоровались… и даже насчет этого я не уверена. Точно, не буду признаваться! Тем более, любознательные бабушки за время обеденного перерыва обежали всех подруг и сообщили, что опрашивают сегодня многих, всех по очереди. Вопросы носят общий характер, ничего страшного.
И я почти успокоилась.
Хотя одно дело – отвечать на вопросы, когда тебе нечего скрывать, совсем другое – когда грехов на тебе, точно блох на собаке. В лабораторию ворвалась, труп в шкафу нашла, наследила, убежала, не сообщила… и еще наврала обо всем.
После обеда мы напряженно следили за дверью, и в пятнадцать минут второго она распахнулась, но не от силы нашей коллективной мысли, как логично было бы подумать, а с чужой помощью. Валерий Степанович решительным шагом вторгся в наш кабинет. Весь вид мужчины говорил о том, что сегодня его лучше не злить, он и в благоприятные дни подарком не выглядел, а тут от него разве что пар не валил.
– По одному на допрос, – грозно скомандовал он. – И прошу, только цирк не устраивайте, – и тут он глянул на Юрца, тот аж весь позеленел.
– Романова, за мной.
– Я? – у меня получился какой-то странный писк.
– Не я же! Кто у нас тут Романова? Шевелись, шевелись… – прикрикнул на меня Валерий Степанович, что сразу придало ускорение.
Уже у порога я обернулась на коллег: они смотрели с сочувствием, будто в последний путь провожали и старались мое лицо запомнить. В груди защемило от тоски, а вдруг это и впрямь последний наш офисный день? Я же скучать буду, сидя в тюрьме…
