Портрет среднего брата – Дмитрия – Сергей выполнил с небольшим поворотом и наклоном головы модели, так что сразу бросалось в глаза, будто во взгляде мальчика присутствует некое разочарование. Будто только недавно к нему пришло понимание того, что кончилось детство, что сказки, которые он так любил и в которые так верил – оказались обманом. И, вместе с тем, на лице Димы как будто отпечатался вопрос: а что там впереди – после детства? Над этим эффектом Сергей бился больше всего. Что-то не складывалось, что-то ускользало от него. Но вдруг он вспомнил, как Дмитрий обозвал его кривоносиком, рассмеялся и на этой волне поймал то, что так долго не давалось ему в руки.
Проще всего было Сергею написать портрет Николеньки. Мальчик был изображен в полный рост, причем, взгляд его был направлен в сторону. Но когда зритель рассматривал на ребенке строгий темно-синий кителечек с золотыми пуговицами, галстучек, ботфортики со шпорами, и, вместе с тем, трогательно-наивный детский взгляд, устремленный в неизвестность, становилось понятно, что у мальчика за спиной, в тени комнаты, находится надежная поддержка в лице отца или матери. Их не было на портрете, но присутствие родителей ощущалось и в подъеме головы, и в полете руки чуть назад, как бы в поисках взрослого, и в строгости самого костюма, надетого с подчеркнутой аккуратностью.
Когда Сумской, все дни не мешавший Сергею писать, увидел, наконец, готовые полотна, обычно спокойное лицо его преобразилось. Сергею даже показалось, что гримаса завистливой досады чуть было не отразилась на нем. Тем не менее, Иван Христофорович довольно скоро взял себя в руки и прокомментировал тоном учительским, как бы свысока:
– А ты, Сережа, небось, под Ван Дейка старался работать? Не хвалю. Собственный взгляд и почерк иметь должен. Полагаю, графиня Ланская не весьма довольна тобой останется, а мне еще и претензии высказывать начнет.
– А я так не думаю, – будто с легким вызовом ответил Сергей. – Вот послезавтра как раз суббота, я к ним на обед схожу и полотна возьму. Там и поглядим.
– Гм, давай-давай, – процедил Сумской, плохо скрывая свое оскорбленное самолюбие. А потом вдруг резко сменил тон и добавил: – А может, меня подождешь? Я еще только портрет Елены Дмитриевны заканчиваю. Но графа и дочерей быстро сделаю, обещаю. Тогда вместе и отвезем.
Сергей с некоторой жалостью посмотрел на Сумского, но решительно отказался ждать завершения его работы.
– Я, знаете ли, Иван Христофорович, уж коль доверили мне самостоятельно работать, так и принципов своих изменять не стану. А принципы мои в том состоят, что готовые полотна в мастерской не держу и дня лишнего. А, отдав их заказчику, и место для другого чего-то освободить можно, и, главное, поскорей приятное человеку сделать. Ведь ждет, надеется…
– Ну, как знаешь, – окончательно обиделся и сник Сумской. Затем постоял еще какое-то время, на портреты мальчиков глядя, да и вышел из мастерской.
В ближайшую субботу, обернув каждый из портретов куском плотной шерстяной материи, Сергей отправился на Невский, где неподалеку от набережной Мойки находился особняк графа Ланского. Здание это было довольно молодое – основательное, каменное, не чета первым постройкам Санкт-Петербурга полувековой давности. Фасад его с шестью колоннами был выкрашен в нежный розовый цвет и радовал глаз лепными фронтонами над каждым окном и над входной дверью, выполненными в классическом стиле.
