На Рождественских каникулах мистер Редфорд уехал в Париж и вернулся только в середине января для участия в «Игрушке теней», а после снова покинул Лондон, и следующий раз мы увиделись лишь в апреле. Он держался со мной дружески, интересовался, как продвигается подготовка премьеры нашего нового представления и вновь пригласил сходить с ним в Ковент-Гарден, на сей раз на балет с участием Евы и Камиллы. Я с радостью приняла его приглашение. Но он даже не представлял, как сильно я ждала его возвращения.
Сидя в отдельной ложе рядом с Редфордом, я чувствовала себя непростительно счастливой и едва могла сосредоточится на действии, что разыгрывалось на сцене. В антракте Редфорд все говорил о Еве, о Камилле почти ни слова, а вот имя Евы не сходило с его губ. Впрочем, цветы он преподнес обеим.
– Она попала в скверную историю, – сообщил Редфорд, понизив голос. Мы стояли у столика, держа в руках бокалы с шампанским. Я вовсе не хотела пить, но ради приличия сделала небольшой глоток. Редфорд же успел осушить добрую половину бокала. Он весьма эмоционально рассказывал об отношениях Евы с лордом Кростером и о влиянии оного на карьеру первой солистки.
– Ее снова повысили, – сказал он, вновь пригубив шампанское. – Я ничего не имею против, она действительно талантлива, но ведь все понимают, кто стоит за этим повышением. Лорд Кростер хочет видеть ее повсюду. Слышала про премьеру балета с Евой в главной партии? Постановка безвкусна, Ева куда интереснее смотрится в моем спектакле, хоть у меня и не балет. Кростер досадует на мой успех, он хочет отобрать у меня Еву. Он ревнует ее, ревнует ко мне! Это так глупо! – Редфорд допил вино и заметил, что нам пора возвращаться в зал.
– Ты посмотри, он в конце выйдет на сцену и самолично вручит ей цветы, – шепнул мне Редфорд, когда мы заняли свои места. – Он просто обезумел от любви к ней.
Я не знала, что ответить. Еще тогда в ресторане меня уколола совесть, что, возможно, нетактично обсуждать другого человека. А здесь… Я не знаю, действительно ли ревность лорда Кростера беспочвенна, или же Редфорд под напором возмущения пытается скрыть от меня свою симпатию к Еве? Возможно ли, чтобы он действительно был влюблён в нее?
– О чем ты думаешь, Эмми? Ты весь вечер молчишь,– заметил Редфорд, повернувшись ко мне.
– Я думаю о ваших словах,– ответила я.
К счастью, свет погас, избавив меня от дальнейших объяснений, и Редфорд был вынужден прервать наш разговор. Любое действие на сцене поглощало его целиком. Он уже, казалось, не помнил ни с кем пришёл, ни о чем говорил, ничего. Так было всегда, когда я ходила с ним. Правда, иногда Редфорд переглядывался со мной, если ему хотелось поделиться эмоциями, или изредка он мог шепотом коротко прокомментировать происходящее на сцене, но это бывало редко. Я разделяла его чувства, ведь любила театр почти также сильно, как и он. В этом мы были схожи, и подчас я с радостью замечала, что мы испытываем одинаковые эмоции от событий на сцене.
– И все же мой «Скульптор» лучше, – шепнул мне под конец Редфорд. – И героиня Евы у меня куда интереснее, чем здесь. Пастушка – это совсем скучная роль, не находишь?
– А как же Жизель? Она ведь тоже была пастушкой, – напомнила я.
– Ну, там сюжет интересный, а здесь нет. Хотя, все равно сам балет неплохой. Ты ведь не жалеешь, что сходила?
– Нет, мне понравилось, – искренне ответила я.
