Мужчина, улыбаясь, сел обратно. Старейшина снова поднялся к трибуне.
– Всё верно. Библия говорит нам: смертные грехи – это гордыня, алчность, зависть, гнев, похоть, чревоугодие и уныние. Но мне было дано виденье! Я научил вас обращать грех против греха, что бы вы могли быстрее идти к цели, что была указана свыше!
– Amen! – прокричали люди. Некоторые голоса выделялись на фоне остальных. Петя был одним из них.
– Посмотрите, до чего же дошли люди! Посмотрите, до чего мы дошли, стремясь к Дьяволу! Теперь многие из нас просто сосуды для его демонов! Демонов чревоугодия! Они ходят по святой земле и пожирают души наши, делая новые сосуды для греха! Бог видел это, и послал мне виденье! Он дал мне виденье о том, что будет, и как нужно жить, чтобы заслужить прощение!
– Amen!
– Братья и сёстры, Бог сказал мне: «Веди их, ибо они не ведают, что творят, и даю я тебе право на зло, иначе они не смогут»! Бог милосерден!
– Amen! – люди подняли руки. Начался всеобщий гул.
– Он сжалился над нами! Даже сейчас, когда мы настолько от него отвернулись! Все мы – дети его!
– Amen!
Старейшина сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух. Зал наполнился какой-то странной энергией. Стало даже как-то светлее. Волна людских эмоций была такая сильная, что, казалось, я начал тонуть. Руки поднялись сами по себе и начали двигаться во всеобщий такт.
– Поэтому, братья и сёстры, не нужно огорчать отца нашего! Нужно жить его словом, и стремиться к высшему, помогая братьям и сёстрам нашим павшим – избавлять их от страданий!
– Amen! – я кричал уже наравне со всеми.
– А теперь, – Старейшина говорил уже заметно тише, – помолимся.
Всеобщий гул резко оборвался, и люди склонили головы, взявшись за руки. Еле слышно была слышна их молитва. Смутившись, я убрал руки. Волна, которая до этого лишь нарастала, вдруг оборвалась во мне.
Спустя минуту Старейшина открыл глаза.
– А теперь, parochiani, идите в новый день достойно.
– Amen! – громко прокричали прихожане и стали вставать со своих мест, собираясь уходить. Все они будто светились изнутри. Меня это завораживало.
Старейшина подошёл ко мне, сел рядом, положил левую руку мне на плечо.
– Костя, ты, надеюсь, никуда не спешишь? – спросил он мягко.
– Нет, – растерялся я.
Я поднялся голову. В его глазах был какой-то магический ясный свет знания.
– Пойдём со мной, – сказал Старейшина и пошёл вперёд, в сторону трибуны. Я пошёл следом.
Возле трибуны оказалась тёмная, едва заметная, дверь. Старейшина достал из-за кофты цепочку с ключом, снял её с шеи и открыл дверь, проходя внутрь. Комната внутри была маленькой, но хорошо обставленной: вдоль левой стены стояли пару столиков, набитых разными мелкими вещами, а над ними висел большой ковёр с изображением оленей. Возле окна стоял стол из толстого красного дерева и такой же роскошный стул, а вдоль стены справа стоял большой бордовый шкаф. Рядом, в уголке, совсем не вписываясь, старенькое ободранное кресло.
Старейшина прошёл за стол и сел. Он откинулся на спинку и посмотрел в окно.
– Эх, красотища, – вздохнул Старейшина, и повернулся ко мне: – Чего стоишь? Не стесняйся, проходи, – он жестом показал на кресло. Я послушно сел. – Что ты думаешь о нашей общине? Костя, верно?
В ответ я кивнул и присел.
– Не знаю, – замялся я.
– Ну же, не стесняйся. Я же есть тебя не буду, – Старейшина улыбнулся. – Нравится тебе у нас?
– Да, – сказал я неуверенно. Я следил за руками, чтобы лишний раз не выдать волнение. Сейчас мне всё это казалось очень важным.
