– Эк тя малой, приключения-то всякие тянуть. Не сидится сопле в тепле, да? Мамку твою, коль Хрон забрал, это – то же самое, что и померла она – отпустил бы ее, и самому легче было бы. А девка та, что сперли у тебя крамсоны из-под носу, она, поди, уже у какого-нибудь тамошнего бухана – это ихние купцы так называются, у которых рабов много – на простынях шелковых возлежит. Оне, буханы, не всегда на девок падки, бывает и на юнцов клюють. Ну, или продали ее куда, еще дальше. Куда даже ваши мирские купцы не захаживали. Или померла тож, а ты богов гневишь, ищешь её всё. Она тебе не сестра и не жена – зачем она тебе?
– Дед, ну ты сказал! Мама жива – я бы почувствовал, если бы она умерла. И она бы пошла за мной – даже в хронилища. А Стела – она мне кровница, а это ближе и жены и сестры. И она решила помогать мне, не смотря на то, что очень хотела остаться с Киром – тот, кровник мой, я рассказывал только что.
– Да помню я, чего ты тут рассказывал.
– Зыба, а вы тут как оказались? Среди песков один-одинешенек? А жена, дети?
– А пойдем-ка, я тебе покажу, как и почему. Как раз самое время.
Где-то неподалеку раздался едва слышный звон, и мелодичный перестук привел деда Тыкле и его гостя на небольшую полянку, попасть на которую можно было, лишь изрядно оцарапавшись о колючие кусты, растущие там и сям. Звон, чаканье и тиканье становились все громче по мере приближения к полянке. Пробравшись сквозь шипастые кусты, Зыба и Вальд оказались среди множества часов. Часы были большие и маленькие, лежали на деревянных подставках, висели на стволах. Самыми удивительными были те, которые ходили по полянке. Да, да они ходили в буквальном смысле этого слова. Четверо часов вышагивали по траве на суставчатых деревянных ногах, которые издавали мерный шорох при движении. Кое-где на ветках висели небольшие открытые полочки, на которых лежали маленькие часики, едва слышно издававшие своё «тик-так». Зыба остановился в центре поляны, развел в стороны руки, указывая на все часы сразу:
– Вот, вот моё семейство. Хочешь, я тебе расскажу про каждого из них?
Вальд недоуменно поднял брови.
– Ты думаешь, оно что, часы, оне, значит и бездушные что ле? Как вона ваши, которые на башнях ваших присобачены. Да те брегеты, что ваши кастыри таскают, думаешь, они моим-то ровня? Неет, милок! Мои – живые!
Вальду подумалось: «Да уж, первое впечатление – оно самое верное. Как вот мне показалось сразу, что дед не в себе, так оно и есть».
– Ага, ага, знаю я, что у тя в голове щас мелькает, что-мол, дед спятивший тут живет. Совсем в песках двинулся. Гы. Только ты не прав. Иди, поближе посмотри.
Вальд нехотя шагнул на полянку – спятил дед или нет, а деваться некуда. И был изрядно удивлен: те, что маршировали туда-сюда, вроде бы и не обращая ни на что и ни на кого внимания, дружно развернулись – ну прям пастыри на параде – и пошагали прямо к нему. И намерения у них у шагающих часов были явно недружелюбные. Пока дед не сказал, что Вальд «свой». Тогда часы как-то неуловимо изменились – что-то в их циферблатах исчезло, злобность, что ли, и они засновали вокруг коленей – ну щенки, да и только, которые ластятся к хозяину, тыкались корпусами в ладони, прося их погладить. Вальд несмело протянул руку, потом отдернул.
– Давай, смелее. Не трусь, они не укусят – им просто нечем тебя кусать. Разве что стекло разобьют и стрелками уколют. Да и это они только по неосторожности могут. Видишь теперь? Я и знать не знаю, что с этим местом не так. Я им поначалу имена давал, а сейчас уже сбился. Одна мечта у меня была – поверить их, да вишь ли, твои кровники здесь не бродят. Оне ж не купцы какие – это те шлендрають по всей Зории. Однажды только твоих видал в этих местах. Давненько уж.
