Что творится в мире, если даже погода стала ненормальной, холодной, промерзлой и серой. Куда катится род человеческий?
Жизнь такая, каково внутреннее состояние человека? Может, оно, конечно, и так, только ничего с этим Жорка поделать не мог. Все обстоятельства были против него, и он понимал, что никакая сила воли не поднимет его с кресла, к которому он по воле судьбы прикован до конца своей жизни.
2
Звонок во входную дверь прервал мрачные мысли Жорки. Кто бы это мог быть? Ведь нежелательные гости могут оказаться еще хуже, чем пребывание в депрессии. Много хуже. Впрочем, он догадывался, кто это может быть. На свете оставался лишь один человек, который время от времени посещал Савельева, прерывал его одиночество и пребывание в чувстве безысходности.
Подкатив кресло к двери и, даже не заглядывая в глазок, Жорка открыл замок. Ну, конечно же, это он, Герка Спиваков. Стоит довольный, безмятежно улыбается, словно пришел на вечеринку к своему закадычному другу, где его ждет веселое времяпровождение.
– Привет, Жора.
– Привет. – По тону Савельева невозможно было определить, рад ли он столь дорогому гостю или же нет. – Входи.
Он отъехал в сторону, пропуская Германа в квартиру.
– Однако погодка сегодня, прямо как конец ноября, – как ни в чем не бывало, говорил тот. – Календарь что ли на месяц сдвинулся или как.
Он поежился от холода, несмотря на то, что был одет в толстую куртку на меху.
– Чем занимаешься-то?
Жорка не ответил, лишь невольно нахмурился. А чем, по мнению Германа, он может заниматься?
Герман Спиваков прошел в комнату, и огляделся по сторонам. Все как всегда. Вещи разбросаны в беспорядке, запустенье, одним словом, холостяцкая квартира, давно не знавшая женской руки. А инвалиду, прикованному к креслу-каталке, явно не до того, чтобы наводить здесь порядок. Тем более что в таком состоянии не больно-то развернешься. Впрочем, Герман знал и про депрессивное состояние своего друга, из которого он уже давно и тщетно пытается его вывести, и про то, что тот топит свое горе в алкоголе, так же тщетно и безуспешно. Он знал, что чувствует Жорка. А, может, всего лишь только думал, что знает. Его-то ведь не бросала жена, и он не паралитик.
Взгляд Германа остановился на полупустой бутылке водке, стоявшей на столе, рядом со стаканом. Он болезненно поморщился.
– О, нет, ты по-прежнему пытаешься залить горе водкой.
Спиваков обернулся, и посмотрел на Жорку.
– Это же проблемы не решает.
Он встретился с враждебным взглядом Савельева.
– А что решит мою проблему? – с вызовом спросил тот. – И вообще, надоели мне твои нотации. У тебя своя жизнь, а у меня своя.
– Да нет у тебя никакой жизни. Вот это, – Герман указал на бутылку. – Это не жизнь. Это ее отсутствие.
– Это уж каждому свое, тут ничего не попишешь.
Жорка проехал мимо Спивакова, как бы игнорируя его. Наставительный тон приятеля лишь раздражал его.
– Слушай, ну так же нельзя, – не хотел оставлять тему Герман. – Да мне на тебя даже смотреть больно.
– Тогда не смотри.
– Нельзя себя так изводить. Надо чем-то отвлечься, ну, я не знаю. Но постоянно жить с такими мыслями в голове. Это же с ума сойти можно.
– Как я уже и сказал, каждому свое, – не оборачиваясь, ответил Жорка. – И вообще, ты сюда за этим, что ли, пришел? Чтобы на нервы мне лишний раз подействовать?
– Ну, зачем же ты так. Я просто хочу помочь тебе. Помочь вырваться из твоего состояния.
