И вы будете смеяться, но…
Да, это смешно. Будучи в такой странной ситуации, я отчего-то начала думать, отчего Макс назвал своего друга бабником и сможет ли Грач увлечься мной настолько, чтобы забыть остальных вероятных подружек. Ведь с ними что? Он весело провёл время и ушёл на подвиги. А я… я знакома с ним не более двух часов, а нас уже связывает самая настоящая история. Это судьба.
«А от судьбы никуда не убежишь», – с задором подумалось мне, но от этой мысли я тут же помрачнела. Она натолкнула меня на другие размышления. О том, что до вечера завтрашнего (или уже сегодняшнего?) дня мне кровь из носу надо быть дома у родителей и сказать маме, что всё хорошо. Что я не забыла про неё и…
Я искоса посмотрела на Грача, которого медики, вопреки его возражениям, укладывали на кушетку. Они суетились, а я не могла оторвать глаз от приятных черт лица и неистово желала ворваться в мысли этого мужчины.
Что будет, когда он узнает? Что будет, когда он узнает о том, о чём я взяла привычку не скрывать даже при поверхностном знакомстве? У него ведь не обычная работа, он какой‑то там подполковник и, судя по всему, регулярно выполняет боевые задания. У него намного больше оправданий для отказа от меня нежели у других мужчин.
Не будет ли лучше промолчать?
– Ложитесь, – в приказном тоне обратился ко мне медик, одетый в белый защитный костюм, скрывающий его с ног до головы. – У нас не получилось поднять вашу медкарту, поэтому говорите – есть то, что нам стоит знать? Аллергии, непереносимость лекарств или…
Мы лежали рядом крайне недолго. Несмотря на заверения Грача, что у нас будет уйма времени для разговора, за ним пришли. Ему пришлось встать с кушетки и, удерживая в руке стойку капельницы да кое-как кутаясь в халат, уйти куда-то. Мне было видно, что его оставшаяся лежать на стуле одежда покрыта бурыми подпалинами, но в остальном от огня он и я не очень-то пострадали. Вероника тоже легко отделалась. А вот у Макса теперь имелся обширный ожог на правой половине лица. Этого мужчину и так было сложно назвать красивым – роскошный армянский нос априори плохо сочетается со светлыми волосами и азиатским разрезом глаз, а теперь ему и вовсе предстояло жить с новым «украшением».
– А за что вы сражаетесь?
– Пусть это тебе наш подполковник объясняет, – огрызнулась Вероника.
– Нет, я понимаю, что вы недовольны моим присутствием. Но я здесь. И лично вам ничего плохого не сделала! Пожалуйста, не надо так ко мне относиться.
Женщина недовольно фыркнула и демонстративно отвернулась. Мне тут же стало неприятно, но я понимала – требовать более дружелюбного отношения себе дороже. Поэтому я перестала обращать внимание на Веронику и поглядела на Макса. Он уже не пялился на потолок отрешённым взглядом, а смотрел на меня своими грустными синими глазами. Наложенные на одну его половину лица влажные салфетки из-за этого сместили своё положение. Ненадолго мне стало видно обожжённую плоть и, поневоле, я сразу подумала какая я счастливица, что Грач прикрыл меня собой.
– Настя, да? – уточнил Макс и, морщась, поправил салфетки.
– Да. Настя.
– Вероника пусть грубо, но верно сказала. Мы не имеем права распространяться о своём деле. Постарайся это понять. Тут дело далеко не в отношении конкретно к тебе, молчать мы обязаны.
– Ну и молчите, – насупилась я и откинулась на спину.
Однако, когда вот так вот вынужденно лежишь и молчишь, всегда приходят мысли. Тут можно либо спать, либо размышлять. Но сна у меня ни в одном глазу не было, а размышления вышли напряжёнными и неприятными. Поэтому я очень обрадовалась, когда эту тягомотину прервало появление Грача. Он скосил взгляд на своих подчинённых и обратился ко мне.
